написанное им перед расставанием. Фильм «Время путешествия».
Спасибо вам, дорогие Тонино Гуэрра и Андрей Тарковский, что оживили улегшиеся на дне памяти воспоминания, заставив переживать былые впечатления столь остро — до ароматов, до цветовых нюансов.
Но хочу отправиться в Тоскану сначала, только с самого начала, с другим проводником. Так случилось, что, не доверяя собственным воспоминаниям, я открыла на интересующем меня месте трехтомник Павла Павловича Муратова «Образы Италии», и рассказ о Сан Джиминьяно с окружающими его пейзажами начал переливаться в слова, которые многие из нас уже и не слышат.
П. П. Муратов (1881–1950) — писатель и искусствовед — занимает в русской литературе очень необычное место. Его духовная родина не Россия, а Италия эпохи Возрождения, в которой запечатлелись «все образы божества, природы и человека».
Значит, у него могут быть другие представления об Италии и России — лишённые ностальгии, как у Тарковского? Поживём — увидим…
Клайв Джеймс в книге «Культурная амнезия» (Clive James. Cultural Amnesia. London — New York, 2007) пишет: «Образы Италии» Муратова — это произведение на все времена, но в современном сознании оно отсутствует, словно бы Муратова никогда не существовало. Но Муратов как раз существовал — исчезла Россия, в которой он родился и рос».
Подарим себе счастье оживить свою память с помощью впечатлений человека «Серебряного века» («Образы Италии» написаны в 1911–1912 годах)…
Текст П. П. Муратова «Образы Италии» («Сан Джиминьяно»): «Глубокой осенью — был уже конец ноября — мы быстро катили в легкой двуколке по дороге, соединяющей Сан Джиминьяно с маленькой станцией Поджибонси. Небо нерешительно хмурилось, было очень свежо; казалось, мы спешили так, убегая от надвигающейся зимы. Нам изредка встречались пешеходы или телеги, нагруженные бочками с вином».
«Зимний сон уже овладел полями. На виноградниках опали последние листья, оливковые рощи уже дали свой поздний сбор. Все опустело; деревенская жизнь ушла за изгороди ферм, в амбары с хлебом, в подвалы с вином и маслом, в просторные горницы с огромными пылающими очагами. Об этой жизни говорили только столбы дыма, поднимающиеся из труб, неясный скрип за прикрытыми воротами и запах молодого вина, струящийся сквозь окна низких каменных погребов. «Дни сельского святого торжества» наступили. В темноте подвалов, при свете самодельных восковых свечей, на земле, пропитанной красной влагой, начинался зимний праздник зимнего Диониса».
«Мы были в сердце Тосканы, на пути, соединяющем Флоренцию и Сьену. В тот ноябрьский день нежность и суровая простота тосканских пейзажей выступали с особенной силой. Осень — время деревни, и настоящая деревня была кругом нас, — лоно глубокой и чистой жизни. Но у этой деревни тонкая художественная душа. Самая земля здесь имеет богатый, насыщенный коричневый цвет. Нет ничего благороднее серебристой зелени оливок и бронзовых оттенков увядания на узорчатых виноградных листьях. Даже в серых осенних облаках был жемчужный блеск, и дали казались прозрачными, как драгоценные синие камни».
«Горизонт Тосканы всегда твердо и тонко ограничен уходящими одна за другую линиями невысоких гор. Таким должен быть горизонт в отечестве великих художников».
«Нашей неопределенной грусти, невыплаканной жалобы наших лесов и оврагов здесь нет. Мир здесь таков, каким создал его Бог, даровавший людям плодовые деревья, вино и хлеб, даровавший не только заповедь труда и бремя забот, но и сильные, крепкие, как осенний воздух, радости, светлый и легкий гений искусства».
О чём печалится русский в Италии? О России…
О чём грезит русский в России? Об Италии…
Даже Павел Павлович Муратов, которому Италия стала второй — духовной — родиной, подвержен той же болезни: ощущению нерасторжимого единства двух крайностей — русской печали и радости итальянской…
Кажется мне, нет среди просвещенных русских людей тех, которые не ставят «наши леса и овраги с их неопределенной грустью и невыплаканной жалобой» рядом с итальянским пейзажем, «созданный Богом, даровавшим не только заповедь труда и бремя забот, но и сильные, крепкие, как осенний воздух, радости».
Почему такая несправедливость:
одним — одно, другим — совсем другое?
Во имя разнообразия, что и есть «живая жизнь»?..
«Верст за пять на горе показался силуэт Сан Джиминьяно, отчетливый и легкий. Нам пришлось делать большой объезд влево и затем медленно подниматься зигзагами в гору. «Тринадцатибашенный» город на время скрылся из виду. Пока мы поднимались, в небе совершалась перемена: свинцовые оттенки ушли на запад, тонкая пелена облаков вдруг засияла, пронизанная солнцем».
«Мы были высоко; на много верст кругом открылись поля и виноградники Тосканы, побуревшие дубовые леса, дымящие фермы, селения, краснеющие черепицей и отмеченные скромной деревенской колокольней. Нас окружала священная земля — родина чести и высоты человеческой в прекрасном».
Сведения из Википедии: Сан-Джиминьяно (итал. San Gimignano) — один из самых живописных и посещаемых туристами городов Тосканы, административного региона Италии, а также одноимённая коммуна. Население 7105 жителей (2005 год). Расположен в 39 км к юго-востоку от Флоренции, на вершине холма высотой 334 м. Достигнув наивысшего расцвета во времена Средневековья, с тех пор город мало изменился и замечательно сохранил свой средневековый облик, включая городские стены и четырнадцать каменных башен — «небоскрёбов Средневековья».
C 1990 года исторический центр Сан-Джиминьяно
входит в число объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Текст П. П. Муратова «Образы Италии» («Сан Джиминьяно»): «С сильно бьющимся сердцем мы въехали в старинные ворота Сан Джиминьяно и, проехав немного по безлюдной, вымощенной со средневековым неискусством улице, остановились перед маленьким провинциальным альберго. Знакомая и милая обстановка полудеревенской гостиницы ожидала нас. В большой выбеленной комнате мы отдохнули, погрелись перед камином и позавтракали в обществе офицера, заброшенного сюда командировкой, и молодого художника-француза, приехавшего на этюды».
«От сильно выступающих флорентийских карнизов улица кажется еще уже, она погружена в вечную тень. Но башни в конце ее — знаменитые башни Сан Джиминьяно — были ярко освещены. Там, высоко, осеннее солнце пригревало в последний раз перед зимой травы, проросшие в их старых трещинах».
«Башни составляют гордость и славу Сан Джиминьяно. Они делают его историческим чудом, сбывшимся сном о гвельфах и гибеллинах, о Данте, о благочестивых сьенских «фресканти». В XIV веке их строила крошечная городская республика, строили местные знатные фамилии. Они до сих пор хранят старые имена, еще и теперь одну из них называют башней Сальвуччи и другую, по имени непримиримых врагов этой фамилии, башней Ардингелли».
«В таких же башнях были когда-то Флоренция и Сьена. Там время и новые потребности жизни их уничтожили. Их сохранил только этот маленький городок, обойденный благами и соблазнами культуры. Он охранял эти бесполезные и странные сооружения, точно лучшее свое достояние».
«В XVII веке городское управление предписало горожанам под строгою ответственностью поддерживать неприкосновенность башен, а тем, кто допустил их разрушение, приказало восстановить их в первоначальном виде. Per la grandezza della terra — сказано в этом документе редкой и возвышенной народной мудрости».
«Темный свод и высокая освещенная солнцем башня — в таких резких противоположностях рисуется нам время Данте. Темные страсти на дне жизни и полет в небо одиноких мистических светочей, поднявшихся из ее каменных лабиринтов. Но и не только это…»
«Еще — пестрая ткань жизни, смех, звон лютни, беспечная юность и любовь на время. Так говорит нам один стариннейший поэт, родившийся в этом самом городке, быть может, еще раньше, чем Данте — fu nato е cresciuto sovra ‘l bel fiume d’Arno alla gran villa.
«Стоит ли искать чего-нибудь, когда так хорошо в январский день выйти на улицу тихого Сан- Джиминьяно и перебрасываться снежками с красивыми девушками!»
«Нам трудно представить себе те игры и те поцелуи на этих узких улицах маленького городка, среди бедных и суровых каменных стен, у подножья непонятно кому угрожающих башен».
«Улыбка той жизни, ее теплота давно отлетели. История записала все распри и бедствия того времени. Величайший из всех бывших на земле поэтов создал храм, в котором до сих пор обитает высший дух эпохи. Но исчезли навек однодневные мысли, чувства и дела людей, — весь тот драгоценный малый мир, которому суждено исчезать бесследно и который не в силах запечатлеть даже всесильное искусство».
«Расположенное между Флоренцией и Сьеной, Сан-Джиминьяно принуждено было участвовать в историческом поединке этих двух городов. Оно тяготело к Флоренции, Сьена была слишком близка и потому опасна. Несмотря на это, все церкви и общественные здания города в XIV веке были расписаны сиенскими мастерами, а не флорентийскими — еще одно доказательство преобладания Сьены над Флоренцией в искусстве треченто».
и Палаццо Коммунале – городской Совет. Знатоки называют
здание Совета уменьшенной копией Палаццо Веккио во Флоренции.
Так ли это — сомневаюсь. Другое несомненно…
П. П. Муратов отмечает: «Живопись художников из Сьены можно видеть в небольшом местном музее, расположенном в зале палаццо Коммунале». И живопись эта очень интересна. И не только живопись…
Текст П. П. Муратова: «Образы Италии» («Сан-Джиминьяно»): «Лучшим украшением коммунального музея является большая фреска, изображающая Богоматерь, окруженную сонмом святых и ангелов. В этой фреске Липпо Мемми, ученик Симоне Мартини, повторил сюжет своего учителя — его образ, написанный на стене палаццо Публико в Сьене, известный под именем «Маэста». Рядом надпись: «В этой зале Данте, посланный флорентийской республикой, держал слово». То было 8 мая 1330 года — «на середине жизненного пути» поэта».
зато внутри целая россыпь шедевров.
П. П. Муратов пишет: «В XV веке Сан-Джиминьяно окончательно подпало под власть Флоренции, и тогда здесь стали работать флорентийские художники. Здесь писали Пьеро Поллайоло, Доменико Гирляндайо и Беноццо Гоццоли».
Капелла св. Фины. Два шедевра Доменико Гирландайо.
Первый — фреска «Св. Григорий извещает о смерти св. Фины».
Текст П. П. Муратова: «Образы Италии» («Сан-Джиминьяно»): «Чтобы вынести окончательное суждение о Гирляндайо, даже для того, кто хорошо изучил его фрески во Флоренции, необходимо побывать в Сан Джиминьяно. Может быть, тогда поколеблется обычный взгляд на него как на художника, не умевшего проникать за внешность вещей.
Здесь Гирляндайо пришлось расписывать капеллу св. Фины, девочки-подвижницы, во многом напоминавшей свою северную сестру св. Лидвину, о которой рассказывает Гюисманс.
Св. Фина лежит на полу; на серые стены комнаты легко ложатся тени людей и немногих изысканно простых предметов; лица старших женщин одухотворены сознанием чуда. Видение, предсказывающее смерть Фины, явилось в открытую дверь; оно возникло из голубого воздуха, вошедшего сюда с окружающих полей Тосканы».
Капелла св. Фины. Два шедевра Доменико Гирландайо.
Первый — фреска «Св. Григорий извещает о смерти св. Фины». Фрагмент.
Капелла св. Фины. Два шедевра Доменико Гирландайо.
Второй — фреска «Похороны св. Фины» (1477–1478).
Фина (ум. 1253) — девочка из Сан-Джиминьяно, города в Тоскане, жившая в XIII веке и умершая в возрасте пятнадцати лет после нескольких лет болезни, во время которой она посвятила себя культу бедности. Говорили, что когда она лежала в постели (это были голые нары), в комнате, полной крыс, ей явился Св. Григорий Великий и предрек ей смерть. Когда она умерла, белые благоухающие цветы (согласно некоторым свидетельствам, это были фиалки) выросли у нее в постели. Ее атрибуты — КРЫСА, макет города Сан-Джиминьяно и букетик цветов в ее руке.
Капелла св. Фины. Два шедевра Доменико Гирландайо.
Второй — фреска «Похороны св. Финны» (1477–1478). Фрагмент.
Обратите внимание с какой достоверностью выполнен вид города за окном капеллы св. Фины (Серфимы), что после канонизации стала покровительницей Сан-Джиминьяно.
называемая «Философской пинакотекой»
из-за росписей Беноццо Гоццоли .
Типичный для Европы «клостер» — монастырь с жизнью, изолированной от мирской суетности, становится художественным музеем. Это вам о чём-нибудь говорит? Например, о том, что изменилось мировоззрение славных итальянцев в сравнении даже с XIX веком, не то что со Средневековьем?
Зря волнуюсь: в замершем во времени Сан-Джиминьяно
в клостере экспонируется церковная живопись,
правда, несколько светская. Убедитесь сами…
Цикл фресок «Жизнь святого Августина» (1464–1465).
Школа в Тагасте. Фрагмент.
Цикл фресок «Жизнь святого Августина» (1464–1465).
Школа в Тагасте. Фрагмент.
«Тут же несколько школьников; один приближается к учителю со смиренным видом, другой выглядывает из-за его плеча, третий тащит на спине совсем крохотного голого мальчугана, оглядывающегося на учительскую розгу. Сзади, под аркадами здания в духе раннего Ренессанса, видна школа, рой белокурых и темноволосых детских голов. Дальше улица, церковь, синее небо с белыми облаками, тонущие в серебряном блеске прекрасного праздничного дня. Все говорит здесь о бесконечной любви Беноццо к этим флорентийским людям, школьникам, улицам и облакам, — о его любви к миру и к жизни».
Цикл фресок «Жизнь святого Августина» (1464–1465).
Св. Августин уезжает в Милан. Фрагмент.
«Для этого художника ничего не было обыденного в зрелище жизни. Его воображение всюду находило для себя, что праздновать. На пути в Милан его Августин проезжает сказочные страны, где растут пальмы и еще какие-то невиданные деревья. Фантастический город, в котором могла бы жить царица Савская, виднеется вдали, и прекрасный паж бежит в шаг с лошадью молодого путешественника».
Цикл фресок «Жизнь святого Августина» (1464–1465).
Св. Августин приезжает в Милан. Фрагмент.
«Сцена прибытия в Милан дала Беноццо повод для изображения двух фигур — молодого рыцаря и слуги, отстегивающего у него шпоры, проникнутых чистейшим и благоухающим романтизмом. В простом движении этой сценки передана вся целомудренная грация христианского рыцарства».
Цикл фресок «Жизнь святого Августина» (1464–1465).
Смерть св. Моники. Фрагмент.
«Душа Беноццо так неистощимо весела, что ему трудно не улыбнуться даже среди серьезной и печальной темы. В сцене смерти святой Моники он написал, совершенно неожиданно и вне всякой связи с торжественным и благочестивым сюжетом, двух голых младенцев, играющих с собакой. В таких вводных эпизодах любил проявлять свою «тихую резвость» трудолюбивый, кроткий, простодушный флорентийский художник, всю свою жизнь проведший на подмостах, перед свежими стенами скромной церкви, уединенного монастыря, зеленеющего кладбища».
Текст П. П. Муратова «Образы Италии» («Сан Джиминьяно»): «Когда мы вышли из Сант Агостино, солнце уже опустилось. Его побледневшие лучи глядели прямо в лицо старухам, которые уселись рядком на высоком церковном крыльце. При нашем появлении они на минуту примолкли и проводили нас взглядом. А мы спешили обойти городок до отъезда. Но он совсем маленький, его можно обойти в полчаса».
«Неожиданно мы вышли на обрыв. Заходящее солнце отбросило на залитые светом поля странную тень города. Тени башен протянулись далеко, похожие на пальцы гигантской раскрытой руки».
«Пока мы ждали лошадь, дети, похожие на школьников Беноццо, собрались вокруг нас. Мальчик с серьезным лицом просил чужеземных марок для коллекции. Девочки грызли маленькие оливки, они угощали ими нас, мы предложили им яблок».
«Перед тем как уехать, мы прошли еще раз мимо башен. Их верхушки теперь ярко горели красным светом заката, и они казались в самом деле зловещими».
«Вон художник-француз; завернувшись в пальто от холода, он упорно трудится, стараясь написать это золото, эту Gloria in excelsis. Если бы удалось ему сделать это так же мудро и чистосердечно, как удавалось старым художникам из Сьены!»
«Спускается ночь; слабо белеет дорога»…
«Уж небо все в звездах. Так крепко думается,
как-то всем существом думается,
когда долго едешь на лошадях
вот в такие звездные ночи».
«Вспоминаются другие ночи:
зимний путь на санях от Переяславля-Залесского к Троице
или еще ночь, апрельская, пасхальная,
где-то под Боровском и Малоярославцем.
Так много было тогда звезд,
будто кто их высыпал из мешка.
И сейчас их так же много, много…»
а в ней свернулись в кольцо вечные вопросы…