Помню, фильмы Тарковского шли в «Баррикаде», что в начале Невского. На лестнице стоял затхлый воздух. Подъем был крутым, ступени грубыми, их нужно было преодолевать…
Еще шаг, еще один, еще и еще —
и дверь откроется, и тебя впустят в другой мир —
чудесно доверительный, несколько блаженный
и гипнотически красивый…
Но прочь отвлекающие воспоминания.
Настраиваемся на фильм —
готовимся искать смыслы…
Это я тоже хорошо помню… Молчание было нашей привычкой: мы боялись проговориться, сказать что-то лишнее, недозволенное. Для нас слова «Я МОГУ ГОВОРИТЬ» звучали призывом и надеждой. Мне всегда хотелось, чтобы они звучали громче, как колокольный набат, но…
В фильме никто никого ни к чему не призывает —
все определено личным волеизъявлением.
Хочешь принимай, не хочешь — не смотри.
И были такие, что смеялись и уходили,
зато другие смотрели по нескольку раз…
Пролог, несомненно, — структурный элемент фильма.
Пролог — «точка-почка», из которой вырастет
все последующее — все воспоминания и сны.
Здесь «МОГУ ГОВОРИТЬ» — сам себе разрешаю,
потому что хватит молчать,
потому что ХОЧУ ГОВОРИТЬ,
и никто хотя бы этого не может мне запретить.
Фильм начинается…
Вот кадр, от красоты которого у меня разбивается сердце, и пока движется через листву проектор, сердце барахтается в траве, пытаясь ожить.
Изысканные позы «интересной женщины», движения рук, повороты прелестнейшей головки. И все на фоне напряженно-зачарованной дали, не то что-то обещающей, не то чем-то угрожающей. Не подходи — лучше в сторону от куста поверни…
Голос Автора:
Дорога от станции шла через Игнатьево, поворачивала в сторону, следуя изгибу Вороны, в километре от хутора, где мы жили каждое лето, и через глухой дубовый лес уходила дальше, на Томшино. Между хутором и дорогой лежало клеверное поле. От нашей изгороди дороги не было видно, но она угадывалась по людям, которые шли со станции в сторону Томшина. Сейчас дорога была пуста.
Поворот головы — и становится ясно:
Женщина прекрасна, и это свойство ее
звучит в каждом движении.
Голос Автора:
Мать сидела на гибкой жердине забора, протянувшегося по краю поля. Отсюда даже по походке нельзя было определить, кто именно появился на дороге. Обычно мы узнавали приезжающих к нам только тогда, когда они появлялись из-за густого, широкого куста, возвышающегося посреди поля.
Интересно, что обещает зачарованная даль?
Начинаем вместе ЖДАТЬ, чувствуя,
как оно тяжело — это ожидание туманное, обманное, какое-то болезненное, во всяком случае, не простое…
Голос Автора:
Мать сидела и ждала. Человек, медленно идущий по дороге, скрылся за кустом. Если сейчас он появится слева от куста — то это ОН. Если справа, то не ОН, и это значит, что ОН не приедет никогда. Прохожий вышел из-за куста справа.
Эту картину может видеть приближающийся от станции человек…
ОНА, как грустная птица, сидит на полуразрушенном заборе, что должен огораживать — защищать — ДОМ, темнеющий за ее спиной. ОНА привычно (вечно) смотрит вдаль, откуда обычно приходил домой со станции ОН — любимый ею человек: МУЖ и ОТЕЦ.
Сейчас не он идет. ОН никогда не придет.
ОНА будет ждать, потому что любит ЕГО.
ОНА — ОН. ОН — ОНА. Единство порушено:
ОДИНОЧЕСТВОМ заменено…
Прохожий (подходя): Простите, девушка. Я на Томшино правильно иду?
Мать: Вам не надо было от куста сворачивать.
Прохожий (оглядываясь): А… А это что?
Мать: Что?
Прохожий: Ну… Что вы здесь сидите?..
Мать: Я здесь живу.
Прохожий: Где? На заборе живете?
Мать: Я не понимаю. Что вас интересует? Дорога на Томшино или где я живу?
Прохожий (заметив за деревьями хутор): А-а… здесь дом. (Громыхнув кожаным саквояжем.) Представляете, взял с собой все инструменты, а ключ позабыл. У вас случайно не найдется гвоздика или отвертки?
Мать: Нет. Нет. Нет у меня гвоздика.
Пришел доктор.
Как кстати! Он сейчас вылечит, снимет все хвори,
ведь в руке у него медицинский саквояж.
Да, саквояж, ключ от которого он потерял…
Какая незадача, какая неудача, по-видимому,
с НЕЮ просто играет не щедрая на подарки Cудьба.
Прохожий: А что вы так нервничаете? Дайте руку.
Да дайте, я же врач. (Берет ее руку в свою.)
Мать: Ну?
Прохожий: Вы мне мешаете. Я так не могу сосчитать.
Мать: Ну что, мне мужа позвать что ли?
Прохожий: Да нет у вас никакого мужа. Кольца-то нет! Где кольцо обручальное? Хотя сейчас редко кто носит. Старики разве…
ОНА и прохожий, на НЕГО чуть-чуть похожий.
Или ничем на НЕГО он не похож?
ОНА, в основном, молчит и смотрит.
Прохожий что-то говорит.
Будто Cудьба их встречу на ценность проверяет.
Встреча затягивается…
Что-то есть в его лице?
Не особо красивом — таком лобастом,
но притягательном?
Он же немедленно подпадает под магию ее обаяния, хотя, казалось бы, она ничего для этого не делает. Но то, как она пластична, как дышит, движется и смотрит — завораживает.
И не мешает даже некий ПЕДАНТИЗМ, звучащий в голосе «интересной женщины». Хотя свойство это говорит о многом. Педант — принципиальный человек, ревниво соблюдающий привычный порядок в мелочах и досконально следующий однажды принятому решению, склонный воспитывать других. Педант — тяжелый по природе человек и, прежде всего, для самого себя…
Прохожий: А папиросу у вас можно попросить? (Закурив, присаживается на забор рядом с матерью.) А почему вы такая грустная? А?
Забор с треском обрушивается. Оба падают на землю. Мать вскакивает. Прохожий, лежа в траве, хохочет.
Мать: О Господи! Я не понимаю, чему вы так радуетесь.
Прохожий: Вы знаете, приятно упасть с интересной женщиной.
Вот так, Прохожий хочет сесть рядом и падает.
Нельзя — будто действует какой-то запрет.
Судьба играет: встречу на осколки разбивает?
Пауза, во время которой Прохожий рассматривает траву и кусты, растущие вокруг.
Прохожий: А знаете, вот я упал, и такие тут какие-то вещи… корни, кусты… А вы никогда не думали… вам никогда не казалось, что растения чувствуют, сознают, может, даже постигают? Деревья, орешник вот этот.
Мать (недоуменно): Это ольха…
Мужчина, Врач, лежа на земле, внезапно начинает
видеть окружающий мир иначе — вот букашки, трава…
Падение словно опрокидывает его реальность,
и он говорит… Сказанное им достаточно банально?
До, но за этим последует нечто поважнее…
Прохожий (раздражаясь): Да это неважно! Никуда не бегают. Это мы все бегаем, суетимся, все пошлости говорим. Это все оттого, что МЫ ПРИРОДЕ, ЧТО В НАС, НЕ ВЕРИМ. Все какая-то недоверчивость, торопливость что ли… Отсутствие времени, чтобы подумать.
Мать: Послушайте, вы что-то…
Прохожий (не давая ей договорить): А! Ну-ну-ну. Я это уже слышал. Мне это не грозит. Я же врач.
Мать: А как же «Палата № 6»?
Прохожий: Так это же он все выдумал! Сочинил!
Какой у него — этого Прохожего — ГОЛОС!
Даже женственный, с издевательским смешком,
но завораживающий, заставляющий слушать
если не слова, то звуки. И вдруг…
«МЫ ПРИРОДЕ, ЧТО В НАС , НЕ ВЕРИМ» —
мы изобретаем какие-то умопостроения,
что противоестественны и губительны для жизни.
Увидели? Фильм еще не начался,
а ПРИГОВОР ГЕРОИНЕ произнесен человеком,
что таит в себе богатство возможностей,
способных изменить ЕЕ БУДУЩЕЕ…
Прохожий поднимает с земли свой саквояж и уходит по тропинке, ведущей в поле. Останавливается.
Прохожий: А знаете что, приходите к нам в Томшино! У нас там даже весело бывает!
Мать (кричит ему вслед): У вас кровь!
Прохожий: Где?
Мать: За ухом. Да нет, с другой стороны!
Прохожий машет рукой и шагает по тропинке к повороту на Томшино.
Он уходит! Остановите его, хоть кто-нибудь!
По киносценарию все заканчивается на жесте, утверждающем, что ничего не получится — времени нет, сложно, в общем — все усилия напрасны. Мать долго смотрит ему вслед, потом поворачивается и медленно идет назад к хутору. Это по сценарию — в фильме эпизод заканчивается иначе: начинают действовать какие-то необъяснимые силы. Потусторонние?
Вдруг с поля начинает дуть ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР…
Он пытается уйти — ВЕТЕР не пропускает.
Он останавливается, опять идет —
ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР силу набирает,
бежит волнами по клеверному полю,
кусты к земле пригибает…
Кто или что этот ВЕТЕР нагоняет?..
Посмотрите, какое у Матери в этот момент
нечеловечески прекрасное, странное лицо.
А вдруг она — ее чувства оскорбленные — становятся источником ВОЛНЕНИЙ ВЕТРА В ЧИСТОМ ПОЛЕ, никак иначе необъяснимых? Вдруг, действительно, сильный ПОРЫВ ВЕТРА подвластен ее взгляду, ее ведьминской женской силе?
Не хотите даже мысли допустить, что возможно нечто подобное? Значит, простите, вы не услышали жестких интонаций в голосе Матери. Вы не увидели в ее взгляде, меняющихся выражениях лица, что она наделена недюжинной природной силой.
Мать — двойственный человек. И двойственность эта запечатлена, прежде всего, в ее взгляде. Улыбки не было. Похоже, она разучилась улыбаться сразу и навсегда. Ее женский мир сосредоточен на внутренней боли. На мгновение она решила изменить свое состояние, и боль вырвалась из ее сердца наружу, превратившись в ВИХРЬ-ВОПЛЬ…
Вернись, вернись, тот, кого она ждет!
НЕТ БОЛЬШЕ СИЛ ТЕРПЕТЬ НАКАЗАНИЕ…
Минута слабости прошла и все становится на свое место. Порыв ветра стихает. Доктор машет рукой и уходит. Она отворачивается и возвращается в дом.
Молодая женщина раз и навсегда делает свой выбор: ревностное и самоотверженное служение детям, столь же несчастным в своей БЕЗОТЦОВЩИНЕ, как и она в своем женском ОДИНОЧЕСТВЕ…
Мать обрекает себя и детей на переживание
произошедшего с ними по вине Отца несчастья
по одной единственной и простой причине…
ЕЙ не нужен никто, кроме НЕГО — того, кто оставил ее.
Может быть, причина надумана, не стоит того?
Решение принято: это уже все равно…
То, что мы видели сейчас — ВОСПОМИНАНИЯ: образы, чувства и впечатления прошлого, всплывающие в памяти. Воспоминания больные, даже темные и тяжелые, что гнетут при всей своей внешней красоте.
В данном случае вспоминается принятое раз и навсегда
решение об отказе от всего, кроме одного.
Жизнь себя проявляет в полноте.
Однозначность приводит к умиранию всего живого —
застыванию на грани: не то ты жив, не то ты мертв,
не то безумен ты…