Т. III. 4. «Солярис»: Явление дивной птицы по имени Хари

«Я заснул при свете, не помню когда. Открыв глаза, я решил, что спал всего несколько минут. Комната была наполнена угрюмым красным сиянием. Мне было холодно и хорошо. Напротив кровати, под окном, кто-то сидел в кресле, освещенный красным солнцем. Это была Хари.

Хари неподвижно смотрела на меня из-под своих черных ресниц. Я разглядывал ее долго и в общем спокойно. Моей первой мыслью было: «Как хорошо, что это такой сон, когда знаешь, что тебе все снится». И все-таки мне хотелось, чтобы она исчезла. Я закрыл глаза и заставил себя хотеть этого очень сильно, но, когда посмотрел, она по-прежнему сидела передо мной.

— Откуда ты взялась?
— Не знаю. Это плохо?
И голос был тот же, низкий… и рассеянный тон. Она всегда говорила так, будто мысли ее заняты чем-то другим.
— Откуда ты узнала, где я?
Это её озадачило.

— Понятия не имею. Смешно, да? Ты спал, когда я вошла, и не проснулся. Мне не хотелось тебя будить, потому что ты злюка. Злюка и зануда.
— Ты была внизу?
— Была. Я убежала оттуда. Там холодно.

Она тряхнула головой, чтобы все волосы были на одной стороне, и посмотрела на меня с той полуулыбкой, которая много лет назад перестала меня дразнить только тогда, когда я ПОНЯЛ, ЧТО ЛЮБЛЮ ЕЁ.

Я внимательно присмотрелся к Хари. Она была освещена сзади. Луч, проходящий через щель в занавеси, золотил бархатный пушок на ее левой щеке, а от ресниц на лицо падала длинная тень. Она была прелестна.
«Скажите, пожалуйста, — пришла мне в голову мысль, — какой я скрупулезный даже ПО ТУ СТОРОНУ РЕАЛЬНОСТИ. И движение солнца отмечаю, и то, что у нее ямочка там, где ни у кого нет, ниже уголка удивленных губ». И ВСЁ ЖЕ МНЕ ХОТЕЛОСЬ, ЧТОБЫ ВСЁ ЭТО КОНЧИЛОСЬ.

Губы она сложила по-своему, будто собиралась свистнуть, но в глазах не было улыбки. Я припомнил все, что думал о снах накануне вечером, перед тем как лечь спать. Хари выглядела точно так же, как тогда, когда я видел ее в последний раз живой, а ведь тогда ей было девятнадцать. Сейчас ей было бы двадцать девять, но, естественно, ничего не изменилось — МЁРТВЫЕ ОСТАЮТСЯ МОЛОДЫМИ. Она смотрела на меня все теми же всему удивляющимися глазами.

Пора заняться работой. Я сжал виски, стараясь проснуться, когда неожиданно услышал скрип. Я тотчас открыл глаза. Хари сидела рядом со мной на кровати и внимательно смотрела на меня. Я улыбнулся ей, и она тоже улыбнулась и наклонилась надо мной. Первый поцелуй был легким, как будто мы были детьми. Я целовал ее долго. «Разве можно так пользоваться сном?» — подумал я. Но ведь ей даже не может изменить память, потому что она мне снится. Она сама. Никогда со мной такого не случалось…

Мы все еще ничего не говорили. Мы лежали навзничь. Когда она поднимала лицо, мне становились видны маленькие ноздри, которые всегда были барометром ее настроения. Кончиками пальцев я потрогал ее уши — мочки порозовели от поцелуев. Не знаю, от этого ли мне стало так неспокойно; я все еще говорил себе, что это только сон, но сердце у меня сжалось».

Хари ищет свои туфли в дорожной сумке Криса: «Я уже наверняка знал, что это не Хари, и был почти уверен, что сама она об этом не знает».

Хари находит свою фотографию и не узнаёт себя. «Ужасные мысли, которые бродили у меня в голове, становились все отчетливее. Я больше не говорил себе: «Это сон», теперь я думал: «Нужно защищаться».

Хари смотрит на себя в зеркало, пытаясь понять происходящее:
« — Крис, у меня такое ощущение, как будто что-то случилось. Как будто что-то забыла… как будто очень многое забыла. Знаю… помню только себя… и… и… ничего больше.
Я слушал ее, стараясь владеть своим лицом.
— Я была… больна?
— Ну, можно это назвать и так. Да, некоторое время ты была немного больна.
— Ага. Это, наверное, потому.

Она слегка повеселела. Не могу рассказать, что я чувствовал. Когда она молчала, сидела, улыбалась, впечатление, что я вижу перед собой Хари, было сильнее, чем сосущая меня тревога. Потом опять мне казалось, что это какая-то упрощенная Хари, сведенная к нескольким характерным обращениям, жестам, движениям».

«Над похожей на цветок меткой прививки оспы краснел маленький след укола. Хотя я ожидал этого (так как все еще инстинктивно пытался найти обрывки логики в невозможном), мне стало не по себе. Я дотронулся пальцами до ранки, которая снилась мне годами, так что я просыпался со стоном на растерзанной постели, всегда в одной и той же позе — скорчившись так, как лежала она, когда я нашел ее уже холодной».

«Платье пришлось надрезать и разорвать, так как застёжка в нём была декоративной. Я почувствовал, что попал в ужасную западню, и искал выхода, перебирая всё более беспощадные способы. Если бы меня кто-нибудь спросил, что со мной происходит и что всё это значит, я не смог бы выдавить из себя ни слова. Но я уже уяснил себе — ТО, ЧТО ДЕЛАЕТСЯ НА СТАНЦИИ СО ВСЕМИ НАМИ, СОСТАВЛЯЕТ ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ, СТРАШНОЕ И НЕПОНЯТНОЕ. Однако в тот момент я думал только о том, как убежать.

— Хари… дорогая… я должен сейчас уйти, —
проговорил я поспешно. — Подожди меня, хорошо?
— Я должна ждать тебя? Долго?
— Часик, — начал я, но она прервала.
— Пойду с тобой.
Это была уже совсем другая Хари: та не навязывалась.
— Хари, это невозможно. Ты должна остаться здесь.
— Нет.
— Почему?
Она настойчиво искала в себе ответ, а когда нашла, то он был для нее откровением.
— Мне кажется, что я должна тебя все время видеть.
В интонации этих слов было что-то встревожившее меня.

Ее глаза смотрели на меня с тем же спокойным интересом, что и в самом начале, когда я проснулся. Как будто она не обратила внимания на мое отчаянное усилие, вызванное приступом паники. Она стояла неподвижно и словно чего-то ждала — одновременно равнодушная, сосредоточенная и чуточку всем этим удивленная. Она сама считала себя Хари и в ее поведении не было никакого коварства. Я не знаю, как дошел до такой мысли, но был в этом уверен, если я еще вообще мог быть в чем-нибудь уверен.

И вдруг у меня родился целый план действий, от начала до конца, со всеми деталями. Не теряя ни минуты, начал его осуществлять…
— Надень комбинезон, мы летим вместе…».

«То была небольшая ракета для поддержания связи между Станцией и сателлоидом, которая использовалась для перевозки грузов, а не людей. Люди летали в ней только в исключительных случаях, так как ее нельзя было открыть изнутри. Именно это и составляло часть моего плана. Я не собирался на самом деле запустить ракету, но делал все так, как будто по-настоящему готовил ее к старту. Хари, которая столько раз была моей спутницей в путешествиях, немного разбиралась в этом.

— Забирайся.
— А ты?
— Я за тобой. Мне нужно будет закрыть за нами люк.

Я был уверен, что она не заметит моей хитрости. Когда она забралась по лесенке в кабину, я сразу же всунул голову внутрь, спросил, удобно ли она расположилась, и, услышав глухое сдавленное «да», откачнулся назад и с размаху захлопнул люк.

Когда я отошел на несколько шагов, то увидел такое, что не хотел бы увидеть еще раз. Ракета ходила ходуном, подбрасываемая сериями падающих изнутри ударов, но каких ударов! Если бы место черноволосой стройной девушки занял стальной автомат, даже он, наверное, не сумел бы ввергнуть восьмитонную массу в эту конвульсивную дрожь.

Как сумасшедший подскочил я к пульту дистанционного управления, обеими руками толкнул вверх рычаги запуска реактора и связи. И тогда из репродуктора вырвался не то визг, не то свист, совершенно непохожий на человеческий голос, но, несмотря на это, я разобрал в нем повторяющееся, воющее: «Крис! Крис! Крис!!!»

Некоторое время я видел только черные, красные и золотые круги. Понемногу это прошло. Дым и пыль уходили, втягиваясь в протяжно воющие вентиляционные трубы.

У меня не хватило смелости включить репродуктор, который я выключил сразу же после старта. Я сделал бы все, что угодно, лишь бы не услышать снова этот ужасный голос, в котором уже не было ничего человеческого.

Все сомнения — это я мог себе сказать — были уничтожены, и сквозь мнимое лицо Хари начало проглядывать другое, настоящее, перед которым альтернатива помешательства действительно казалась освобождением».

« — Ты можешь рассказать, кто это был?!
Я проглотил слюну и опустил голову. Мне не хотелось смотреть на него. Лучше бы это был кто-нибудь другой, не он. Но выбора не было.
— Женщина, которая… — я не кончил. — Она убила себя. Сделала себе… укол…
— Самоубийство?.. — спросил Снаут, видя, что я молчу.
— Да.
— Это все?
— Ах ты, святая невинность…

Это меня взорвало. Но, посмотрев на Снаута, я понял, что он вовсе не издевается. Я увидел его как будто в первый раз. У него было серое лицо, в глубоких морщинах которого спряталась невыразимая усталость. Он выглядел, как тяжело больной человек».

Воспоминания Криса о собственных мучениях: «Во сне я пытался вымолить прощение или быть вместе с ней в те последние минуты, когда она уже почувствовала действие укола и должна была испугаться. Она боялась даже обычной царапины, совершенно не выносила ни боли, ни вида крови и вот теперь сделала такую страшную вещь, оставив пять слов на открытке, адресованной мне. Открытка была у меня в бумагах, я носил ее при себе постоянно, замусоленную, рвущуюся на сгибах, и не имел мужества с ней расстаться, тысячу раз возвращаясь к моменту, когда она ее писала, и к тому, что она тогда должна была чувствовать».

Разговор со Снаутом по Лему:

«Он дотронулся до все еще шелушащегося лба, на котором уже показались розовые пятна молодой кожи. Я одурело смотрел на них. Почему до сих пор этот так называемый загар Снаута и Сарториуса не заставил меня задуматься? Я считал, что это от солнца, — а ведь на Солярисе никто не загорает.

— Но хоть начал-то ты скромно? — сказал Снаут, не обращая внимания на то, что я весь вспыхнул от осенившей меня догадки. — Разные наркотики, яды, приемы вольной борьбы?
— Чего ты хочешь? Можем разговаривать на равных правах. Если ты собираешься паясничать, лучше уходи.
— Иногда приходится быть паяцем и не желая этого, — сказал он и поднял на меня прищуренные глаза. — Не будешь же ты меня убеждать, что не попробовал веревки или молотка? А чернильницей, случайно, не бросался, как Лютер? Нет? Э, — поморщился он, — да ты парень что надо. Даже умывальник цел. Голову разбить вообще не пробовал, в комнате полный порядок. Значит, раз-два — засадил, выстрелил, и готово?

Снаут взглянул на часы и закончил:

— Какие-нибудь два, а может, и три часа у нас теперь есть.

— Слушай, Снаут, я хочу тебя спросить. Ты знаешь это… уже некоторое время. Та… то… что с ней будет?
— Тебя интересует, вернется ли она?
— Да.
— Вернется и не вернется.
— Что это значит?
— Вернется такая же, как в начале… первого визита. Попросту не будет ничего знать, точнее, будет себя вести так, будто всего, что ты сделал, чтобы от нее избавиться, никогда не было. Если не вынудит ее к этому ситуация, не будет агрессивной».

Воспоминания Криса о смерти Хари: «Я уговаривал себя, что она хотела сделать это в шутку и напугать меня, и только доза случайно оказалась слишком большой. Друзья убеждали меня, что все было именно так или что это было мгновенное решение, вызванное депрессией. Они ведь не знали того, что я сказал ей пять дней назад и, чтобы задеть ее еще больше, стал собирать вещи. А она, когда я упаковывался, спросила очень спокойно: «Ты знаешь, что это значит?..» Я сделал вид, что не понимаю, хотя отлично знал. Я считал ее трусихой и сказал ей об этом, а теперь она смотрела на меня внимательно, КАК БУДТО НЕ ЗНАЛА, ЧТО Я ЕЁ УБИЛ».

Не могу не дополнить: не как Раскольников — топором,
а невниманием к её чувствам, небрежением к словам.
Обычная история семейной жизни по нынешним мерам.

Откровения мудрого Снаута , схватывающие суть нравственной ситуации, сложившейся на станции:

«Мы отправляемся в Космос приготовленные ко всему, то есть к одиночеству, борьбе, страданиям и смерти. Из скромности мы не говорим этого вслух, но думаем про себя, что мы великолепны. А на самом деле, на самом деле это не все и наша готовность оказывается недостаточной.

Мы вовсе не хотим завоевывать космос, хотим только расширить Землю до его границ. Одни планеты пустынны, как Сахара, другие покрыты льдом, как полюс, или жарки, как бразильские джунгли. Мы гуманны, благородны, мы не хотим покорять другие расы, хотим только передать им наши ценности и взамен принять их наследство. Мы считаем себя РЫЦАРЯМИ СВЯТОГО КОНТАКТА.

Это вторая ложь. Не ищем никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Достаточно одного этого, и он-то нас уже угнетает. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша. В других надеемся найти изображение нашего примитивного прошлого, в то же время по ту сторону есть что-то, чего мы не принимаем, от чего защищаемся.

А ведь мы принесли с Земли не только дистиллят добродетели, героический монумент Человека! Прилетели сюда такие, какие есть в действительности, и когда другая сторона показывает нам эту действительность — не можем с этим примириться.

— Но что же это? — спросил я, терпеливо его выслушав.
— НАША СОБСТВЕННАЯ ЧУДОВИЩНАЯ БЕЗОБРАЗНОСТЬ. НАШЕ ШУТОВСТВО И ПОЗОР!!!
Его голос дрожал от ярости».

Хари и в этот раз пришла, когда Крис спал. Он почувствовал чьё-то присутствие и спросил: «Снаут, это ты?» В ответ в темноте прозвучал голос Хари: «Крис, ты где?» Она сама распорола шов на платье ножницами. Сказала, что, наверное, замок заело. Положила шаль на кресло рядом с предыдущей шалью. «Эти две одинаковых шали были самым страшным из всего, что я до сих пор пережил», — говорит Крис в романе.

Главное его уже не беспокоило, потому что суть Снаут объяснил, раскрыв первую тайну существования «гостей» — конструирование их Океаном на основе извлеченных им «очажков человеческой памяти»:
« — Ты должен знать, что наука занимается только тем, как что-то делается, а не тем, почему это делается. Как? Ну, началось это через восемь или девять дней после того эксперимента с рентгеном. Может быть, Океан ответил на излучение каким-либо другим излучением, может быть, прозондировал им наши мозги и извлёк из них какие-то ИЗОЛИРОВАННЫЕ ОСТРОВКИ ПСИХИКИ. Ну да, процессы, оторванные от всех остальных, замкнутые на себя, подавленные, приглушенные, какие-то воспоминания, ОЧАЖКИ ПАМЯТИ. Он воспринял их как рецепт или план какой-то конструкции. Таким образом, Океан извлёк это из нас, зафиксировал, а потом… ты знаешь, что было потом. Но для чего это было сделано? Ба! Во всяком случае, не для того, чтобы нас уничтожить. Это он мог сделать гораздо проще. Вообще при такой технологической свободе он может, собственно говоря, всё…».

Когда Хари, стоя напротив окна, снимала шаль, она подняла вверх два ее конца, что превратились в крылья. Хари стала похожей на птицу. И это было правдой…

ХАРИ — ПТИЦА, ЖИВУЩАЯ В СВОЕМ НЕБЕ, ОТКРЫТОМ ДЛЯ НЕЁ,
ДЛЯ НЕГО — НЕДОСТУПНОМ. И НАОБОРОТ: ХАРИ — ПТИЦА, НЕСПОСОБНАЯ ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ, ТОЛЬКО В СВОЁМ НЕБЕ. И ГЛАВНОЕ ВО ВСЁМ ЭТОМ — ИХ НЕРАСТОРЖИМАЯ ВЗАИМОСВЯЗЬ,
ИБО ХАРИ — НЕОБЫКНОВЕННАЯ ПТИЦА. ОНА — ОЖИВШАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ.

 

Крис решил спрятать вещи Хари, связанные с ее Первым явлением. Незаметно свернул их в узел, отворил дверь, тихо выскользнул в коридор и осторожно ее закрыл. И вдруг, случилось нечто совершенно неожиданное…

Вторая тайна существования «гостей» —
непременный зрительный контакт с носителем памяти.

«Резкий рывок чуть не выдернул дверь у меня из руки, но дверь не отворилась, только задрожала и начала ужасно трещать. Ошеломленный, я выпустил ручку и отступил. С дверью происходило что-то невероятное: ее гладкая пластмассовая поверхность изогнулась, как будто вдавленная с моей стороны внутрь, в комнату. Покрытие начало откалываться мелкими кусочками, обнажая сталь косяка, который напрягался все сильнее. Вдруг я понял: вместо того чтобы толкнуть дверь, которая открывалась в коридор, Хари силилась отворить ее на себя. Отблеск света искривился на белой поверхности, как в вогнутом зеркале, раздался громкий хруст, и монолитная, до предела выгнутая плита треснула. Одновременно ручка, вырванная из гнезда, влетела в комнату. Сразу в отверстии показались окровавленные руки и, оставляя красные следы на лаке, продолжали тянуть…

Дверная плита сломалась пополам, косо повисла на петлях, и оранжево-белое существо с посиневшим мертвым лицом бросилось мне на грудь, заходясь от слез.

Если бы это зрелище меня не парализовало, я бы попытался убежать. Хари судорожно хватала воздух и билась головой о мое плечо, а потом стала медленно оседать на пол».

Да, Хари дважды умерла и оба раза по вине Криса… Первый раз он убил ее на Земле своим невниманием к её чувствам, небрежением к словам, нежеланием проявить озабоченность и душевную щедрость. Второй раз он убил ее на Космической станции из-за страха перед тем, чего никак нельзя понять, объяснить, а значит и принять. Сейчас она чуть не погибла, потому что не могла жить вне зрительного контакта с носителем памяти, что в ней воплощена.

ХАРИ — ПТИЦА СО СВЯЗАННЫМИ КРЫЛЬЯМИ:
ЕЙ В НЕБО НЕ ВЗЛЕТЕТЬ, ЕЙ НЕ ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ.
ОНА — ОЖИВШАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ,
ТЕМ САМЫМ ОБРЕЧЕННАЯ НА СТРАДАНИЕ.
ЕЕ УДЕЛ — УМИРАТЬ, НЕ БУДУЧИ В СИЛАХ УМЕРЕТЬ.

«Я подхватил ее, отнес в комнату, протиснувшись мимо расколотой дверной створки, и положил на кровать. Из-под ее сломанных ногтей сочилась кровь. Когда она повернула руку, я увидел содранную до мяса ладонь. Я взглянул ей в лицо, открытые глаза смотрели сквозь меня без всякого выражения.
— Хари!
Она ответила невнятным бормотанием».

Крис убирает с кровати пистолет. Напрасная предосторожность. Еще чуть-чуть и откроется Третья тайна существования «гостей» — регенерация тканей и восстановление жизненной системы, происходящие сами по себе, как в волшебной сказке…

«Я отрезал кусок марли, вынул из шкафа присыпку на рану и возвратился к кровати. Все, что я нес, вывалилось из моих внезапно ослабевших рук, стеклянная баночка с желатиновой пенкой разбилась, но я даже не наклонился. Лекарства были уже не нужны.

Я поднял ее руку. Засохшая кровь еще окружала ногти тонкой каемкой, но все раны уже исчезли, а ладони затягивала молодая розовая кожа. Шрамы бледнели просто на глазах.

Она опустила ноги на пол и встала. Подошла к разбитым дверям. Я взял ее сзади за плечи. Она дрожала.
Вдруг она быстро обернулась и заглянула в мои глаза.
— Крис, а если… Крис, может быть, у меня эпилепсия?
Эпилепсия, боже милостивый! Мне хотелось смеяться.
— Ну что ты, дорогая. Просто двери, знаешь, тут такие, ну, такие двери…».

Океан производит операцию «Человек».
Истинный источник всех существ — человеческий мозг.
Способ создания существ — «психическое вскрытие»: экспериментальное воспроизведение, реконструкция некоторых (наиболее устойчивых) следов его памяти.

Что впереди? Отвечает Крис Кельвин:
«Эпоха героической борьбы, смелых экспедиций, ужасных смертей давно уже кончилась. Через некоторое время мы перестанем стыдиться друг друга и замыкаться в себе. Если мы не сможем избавиться от «гостей», то привыкнем к ним и будем жить с ними, а если их создатель изменит правила игры, мы приспособимся и к новым, хотя… ещё некоторое время будем мучиться, метаться, а может быть, даже кто-то покончит с собой, но в конце концов всё снова придет в равновесие».

Согласитесь, какая скука — эти «гости»-контактеры!
Какой ужас — человек с его пороками
начнёт засорять Космос, где «всё так хрупко»?
Какая «достоевщина», что уже всё напророчила!!!

<— Т. III. 3. «СОЛЯРИС»: ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ ВНЕЗЕМНОГО РАЗУМА

Т. III. 5. «СОЛЯРИС»: ПОИСК «ПОТЕРЯННОГО РАЯ» —>