ставшая живым свидетельством перемен и катаклизмов, сформировавших мировоззрение людей минувшего столетия.
Мировоззрения, что продолжает тяготеть над людьми и XXI века.
Такую книгу необходимо читать, если повезет, нетерпеливо уповая на следующую страницу. В книге ничего не происходит, ТОЛЬКО УХОДИТ ЖИЗНЬ ЛЮДЕЙ, ОБРЕЧЕННЫХ НА БЕСЦЕЛЬНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ.
Реальное время стирается, не имеет развития. Тем самым создаётся нереальная атмосфера, колеблющаяся между сном и кошмаром, а над всем повествованием доминирует ОЖИДАНИЕ… НЕ ТО НАЧАЛА, НЕ ТО КОНЦА.
Ну и что из того? Жить – значит ждать, когда с нами что-нибудь приключится. Вы так думаете? Вы не знаете, что подобная мысль — ОПРАВДАНИЕ БЕССМЫСЛЕННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ?
Такие книги нужно читать, чтобы распознавать,
какие силы определяют БЫТИЕ ЧЕЛОВЕКА В МИРЕ,
ЧТО ЕМУ НЕПОДВЛАСТЕН…
по одноименному роману Дино Буццати, написанному в 1940.
Экранизации в сравнении с книгой чаще всего разочаровывают.
Только не эта — составляющая великолепный дуэт с романом.
Фильм «Татарская пустыня» принадлежит к наиболее «звёздным» проектам в истории кино: даже небольшие роли здесь исполняют знаменитые актёры, в основном итальянские и французские. Сама идея экранизации романа Буццати исходила от «вечного мальчика» французского кино, актёра Жака Перрена, с его приятной внешностью и непосредственностью. Ранее Дзурлини снял два фильма с его участием, в том числе — «Семейную хронику», получившую Главный приз («Золотого льва») на Венецианском фестивале вместе с фильмом Андрея Тарковского «Иваново детство». Перрен стал одним из продюсеров «Татарской пустыни» и исполнил в ней главную роль.
В ролях:
Жак Перрен — лейтенант Джованни Дрого
Джулиано Джемма — майор Маттис
Витторио Гассман — граф Филимор
Фернандо Рей — подполковник Натансон
Макс фон Сюдов — капитан Ортиц
Жан-Луи Трентиньян — старший врач Ровин
Хельмут Грим — лейтенант Симеон
Лоран Терзиефф — лейтенант фон Амерлинг
Филипп Нуаре — генерал Конрад
Франсиско Рабаль — фельдфебель Тронк…
Награды:
1977 — три премии «Давид ди Донателло»: лучший фильм, лучший режиссёр (Валерио Дзурлини), специальная премия за актерское мастерство (Джулиано Джемма).
1977 — премия «Серебряная лента» Итальянского национального синдиката киножурналистов за лучшую режиссуру (Валерио Дзурлини), а также номинация на премию лучшему актеру второго плана (Джулиано Джемма).
— крепость Арг-е-Бам на юго-востоке Ирана.
Представляю Иран…
Иран — обширное государство, раскинувшееся от теплого моря до снежных горных вершин. В нем есть уникальный набор памятников, которые могут считаться достоянием всей цивилизации.
В недрах страны скрыты богатейшие исторические реликвии: древние руины, полуразрушенные города, статуи и археологические раскопки, рассказывающие о вековых традициях древних династий. Путешественники найдут здесь удивительные образцы декоративно-прикладного искусства и архитектуры самобытных народов.
Иран буквально заставил меня приступить к решению привычной задачи — совмещению трёх прекрасных художественных произведений: древней крепости в Иранской пустыне, а также книги Дино Буццати и фильма Валерио Дзурлини с общим названием «Татарская пустыня».
Цель — пережить встречу двух несоизмеримостей:
ЧЕЛОВЕКА с отпущенным ему кратким временем жизни
и той Природной данности, в которую он попал,
прежде всего ПУСТЫНИ, из коей смотрит на него
БЕЗГРАНИЧНОСТЬ И БЕСКОНЕЧНОСТЬ
НЕПОДВЛАСТНОГО ЛЮДЯМ ВСЕЛЕНСКОГО БЫТИЯ…
Представляю историю древней крепости…
Древний город-крепость Бам (Арг-е-Бам), построенный в IX–XVIII веках, — древнейший образец саманной глинобитной крепости Персии. То — самая большая в мире глинобитная постройка знаменитого Великого шелкового пути.
Раньше город занимал 6 кв. км и был окружен стенами с 38 башнями. Население составляло около 13 тыс. человек. Городу приносили прибыль паломники-зороастрийцы, которые приходили сюда в храм. После исламского завоевания,примерно в IX веке, зороастрийский храм переделали в мечеть.
После вторжения афганских племен в 1722 году Бам пришел в упадок. Затем в 1932 году его использовали под казармы. В 1953 году здесь начались интенсивные реставрационные работы, которые прекратились из-за землетрясения 2003 года.
IX–XVIII века. Землетрясение 2003 года сильно повредило Бам.
ЮНЕСКО, обеспокоенное состоянием цитадели, занесло город-крепость и его культурный ландшафт в число памятников Всемирного наследия.
На фоне пальм и песков пустыни величественным монументом высится цитадель Арг-е-Бам: остатки внешнего крепостного вала и трех рядов стен, Внутренняя крепость, «Дворец четырех времен года», Ледяной дворец (уникальное гидротехническое сооружение), мечеть IX–XV веков, ритуальное здание для молитв и скорби по имаму Хусейну, комплекс мистика и астронома Мирзы Наима (XVII в.) и его гробница, гимнастический зал, караван-сарай, многочисленные жилые помещения, как бы вплетенные в стены крепости, школы, бани и даже четыре спортивных площадки.
Основала город династия Сасанидов (224–637).
С тех времен построек почти не осталось, а то, что сейчас можно лицезреть, было построено во время Сефевидов (1502–1722).
Золотой век Бама закончился в XII столетии из-за нашествий тюркских кочевников, а затем монголов. Начало возрождению Бамской цитадели положил Тамерлан.
Залогом процветания служили подземные ирригационные каналы, древнейшие из которых были сооружены до нашей эры. Землетрясение 2003 года повредило 80% сооружений.
Пожалуй, этих сведений достаточно,
чтобы оценить выбор архитектурного объекта,
сделанный кинематографистами.
Джованни Дрого (на переднем плане) — Жак Перрен.
Младший лейтенант Джованни Дрого, закончив в 1907 году Военную академию, получает первое назначение в самый аристократический гарнизон империи, что размещен в крепости Бастиани на дальней северной границе.
Сокурсники и сам Джованни — самонадеянный и беспечный молодой человек — считают, что ему повезло. Крепость славится серебряным звоном полковых труб!!! Радуйся, но нет…
Текст в кавычках цитируется по роману Буццати.
«Волнение от прощания с матерью переполняло его душу, но сильнее всего была СТРАННАЯ, НЕОТВЯЗНАЯ МЫСЛЬ, СМУТНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ РОКОВЫХ СОБЫТИЙ, СЛОВНО ОН УХОДИЛ ТУДА, ОТКУДА НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ».
Главный герой романа и фильма отправляется в Неведомое.
«Наконец они с другом сердечно попрощались, и Дрого один поехал дальше, в сторону гор…
Взгляните-ка на этого Джованни Дрого и на его коня – какие они крошечные на фоне гор, которые становятся все выше, все неприступнее».
Авторское замечание возникло, казалось бы,
между делом. Но не пропустите его:
в нем несоразмерность человека
и Природных сил заявлена открыто.
Автор проговорился: НЕСОРАЗМЕРНОСТЬ —
то, что будет двигать развитием остальных тем.
отправляющегося в Неведомое — Устрашающее, Угрожающее…
.
«Его лошадь перебирала ногами не легко и резво, а как-то тревожно, напряженно, очевидно, даже животное чувствовало, что все теперь будет по-другому».
Нагнетание Зловещего началось.
Оно будет непрерывным,
являющем себя в главном и в деталях.
Так и должно быть, ведь перед нами —
МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ПРИТЧА,
ТЯГОТЕЮЩАЯ К КАФКИАНСКОМУ СТИЛЮ.
пророчествующий в ночи о Предстоящем…
«Он продолжает подъем, надеясь, пока не стемнело окончательно, добраться до крепости, но, опережая его, из глубины ущелья, оттуда, где ревет поток, ПОДНИМАЮТСЯ ТЕНИ и движутся быстрее, чем он. В какой-то момент, когда тени по другую сторону ущелья оказываются на одном уровне с Дрого, создается впечатление, будто они вдруг замедляют свой бег, чтобы не лишать его последней надежды, но потом опять скользят вверх по обрывам и скалистым выступам и НАКРЫВАЮТ ВСАДНИКА».
Чёрный цвет – смерть, раскаяние, разложение, грех, зло и разрушительные силы. Чёрный цвет, поглощая все остальные цвета, выражает отчаяние. Черный цвет — знак смерти. Чёрный – цвет магов, колдунов и нечистой силы.
В «Татарской пустыне» все трагические события будут случаться именно ночью: обнаружение мнимого противника, появление таинственной лошади, смерть Ангустины, Лаццари и Дрого…
Лощина в фиолетовых тенях,
быстро заглатывающих видимое…
«Ох, как же была далека Крепость! Бог знает сколько часов предстояло до нее добираться, а лошадь уже совсем выбилась из сил. Дрого как завороженный всматривался в даль, спрашивая себя, чем могла привлечь его эта одинокая крепостишка, спрятавшаяся от всего мира? Какие тайны она хранила? Вечер между тем был на исходе. Последний луч солнца медленно скользнул по далекому холму, и…
ФИОЛЕТОВЫЕ ТЕНИ НАДВИГАВШЕЙСЯ НОЧИ
СТАЛИ БЫСТРО ЗАГЛАТЫВАТЬ ВИДИМОЕ.
Он думал о своей будущей жизни; и думы эти были безрадостны. Лошадь время от времени бухала копытами по земле, и Дрого всякий раз вздрагивал от этого неприятного и странного звука».
Пришлось заночевать в холодной лощине…
Оно развеет дурные предчувствия? Нет… Оно подарит встречу
с человеком, который много лет спустя станет его другом…
Поутру Дрого увидел, как из-за гор встает Солнце и, заливая Землю, прогоняет тени и холод. Такого утра Дрого не увидит больше никогда. И не нужно, потому что там, куда он едет, подобные светопреставления — иллюзия, обольщение, обман.
Встреча капитана Ортица (Макс фон Сюдов)
и младшего лейтенанта Дрого (Жак Перрен).
Третий всадник — денщик капитана.
После знакомства завязывается разговор, в ходе которого капитан Ортиц рассказывает нечто, для лейтенанта Дрого неожиданное…
«Здесь у нас участок МЕРТВОЙ ГРАНИЦЫ. Ее никогда не пересматривали, и она осталась, какой была сто лет назад. Мертвая граница — та, о которой можно не заботиться. За ней – сплошная ПУСТЫНЯ: камни и иссушенная земля. Она называется Татарской пустыней. В древние времена, возможно, здесь и были татары. Но, скорее всего, это легенда. Ни в одну из войн никто к нам не подходил с той стороны.
– Значит, КРЕПОСТЬ НИКОМУ НЕ БЫЛА НУЖНА?
– НИКОМУ, – ответил капитан Ортиц».
сталкивается с ситуацией, которой ему не понять,
которой ему не принять. Пока не принять…
Джованни направлен в КРЕПОСТЬ,
ЧТО НИКОМУ НЕ НУЖНА, так как незачем
защищать МЕРТВУЮ ГРАНИЦУ (МЕРТВУЮ!),
за коей лежит ПУСТЫНЯ, со стороны которой
НИКТО И НИКОГДА К КРЕПОСТИ НЕ ПОДХОДИЛ.
Согласитесь, какая-то кафкианская ситуация…
Зачем направлять человека туда, где он не нужен?!
Чтобы надругаться над ним — погубить, умертвить?!
Провести эксперимент: выдюжит — не выдюжит???
«Стая ворон пролетела у них над головой и скрылась в глубине лощины. Джованни думал о том, какая жизнь его здесь ждет, чувствовал, как чужд ему этот мир, это одиночество, эти горы.
Ортиц, уже жалея, что так нелестно говорил о Крепости, добавил:
— Всем подавай блестящую гарнизонную жизнь. Когда-то служить в крепости Бастиани почитали за честь, а теперь эту службу отбывают вроде как наказание. К тому же, нельзя забывать, что и на мертвой границе может случиться всякое, ничего не узнаешь наперед».
Они увидели Крепость в вибрирующем тусклом мареве.
Даже горы укутаны так же. Все неясно. Все затеяно напрасно…
«В узкой щели между двумя ближними скалами, уже окутанными тьмой, за хаотичным нагромождением уходящих ввысь гребней последние закатные лучи солнца, словно развеяв волшебные чары, высветили голый холм и на его вершине геометрически четкую ломаную линию какого-то СТРАННОГО ЖЕЛТОВАТОГО ЦВЕТА – контуры Крепости».
Крепость Бастиани будет бледно или ярко желтой на протяжении всего фильма. Следуя символике, она другой и не может быть, потому что ЖЕЛТЫЙ ЦВЕТ — СИМВОЛ ЛЖИ И ОБМАНА. В этих свойствах своих Крепость позволит многократно убедиться.
Символично название крепости – Бастиани (bastia – укрепление; bastiglia – крепость, форт; bastionare – окружать бастионами, возводить укрепления; bastionata – укрепление бастионами; bastione – бастион).
Но… Бастилией называется главная тюрьма в Париже, тоже весьма укрепленная. Многие крепости становятся тюрьмами, из которых не убежать. Есть еще одно понятие — баста: довольно, достаточно, больше ничего быть не может.
Вот теперь, действительно, баста,
больше ничего к рассказанному добавить не могу.
Неизменное впечатление, производимое Крепостью
на капитана Ортица, прослужившего в ней восемнадцать лет.
В роли Ортица — шведский актер Макс фон Сюдов,
много снимавшийся у Бергмана.
«И все-таки Дрого почувствовал, как его сердце
наполняется НЕИЗЪЯСНИМЫМ ВОСТОРГОМ.
Наконец Джованни оторвал взгляд от Крепости и покосился на капитана, надеясь услышать от него ободряющие слова. Ортиц тоже стоял неподвижно и пристально разглядывал желтые стены. Он, проживший здесь восемнадцать лет, смотрел на них так, словно ему явилось чудо. Казалось, капитану никогда не надоест любоваться ими, и улыбка – радостная и в то же время грустная – тихо светилась на его лице».
Поняв нетерпение Дрого, который, увидев Крепость,
несомненно захотел побыстрее ее разглядеть,
капитан Ортиц отпустил Джованни вперед.
на младшего лейтенанта Джованни Дрого —
еще такого молодого, наивного, простого…
«Крепость предстала перед ним как один из тех НЕВЕДОМЫХ МИРОВ, о причастности к которым он никогда и не помышлял, но не потому, что к ним душа не лежала, просто они были бесконечно чужды ему и далеки от его привычной жизни.
И ЭТОТ МИР ОБЯЗЫВАЛ К ОЧЕНЬ МНОГОМУ,
НЕ СУЛЯ НИЧЕГО, ЧТО ВЫХОДИЛО БЫ
ЗА РАМКИ ЕГО ПРЯМОЛИНЕЙНЫХ ЗАКОНОВ».
Повторяю очень важное определение,
что сразу же наберет большую силу:
Мир, куда прибыл Дрого, требует от своих пленников…
«НЕ ВЫХОДИТЬ ЗА РАМКИ
ЕГО ПРЯМОЛИНЕЙНЫХ ЗАКОНОВ».
Каких Законов? Любой Мир, прежде всего, подчинен ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННЫМ ЗАКОНАМ.
Значит, речь идет именно о них?
«Форт был погружен в тишину и залит не дававшим тени полуденным солнцем. Вдоль всей верхней кромки центрального здания, стен и редутов ходили размеренным шагом взад-вперед десятки часовых с винтовками – каждый на своем небольшом участке.
ИХ ДВИЖЕНИЕ, НАПОМИНАВШЕЕ РАСКАЧИВАНИЕ
МАЯТНИКА, КАК БЫ ОТМЕРЯЛО ХОД ВРЕМЕНИ,
НЕ НАРУШАЯ МАГИЧЕСКИХ ЧАР
ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕГО ОДИНОЧЕСТВА».
Люди, спасайтесь!
Это — не просто люди: они — солдаты,
обязанные выполнять свой воинский долг,
ПОДЧИНЯЯСЬ ПРЯМОЛИНЕЙНОМУ ХОДУ ВРЕМЕНИ.
Конфликт между человеком и Крепостью
получает первые временные очертания.
а тем самым уточнить пространственно-временные координаты бытия крепости, зовущейся Бастиани, то есть Крепостью.
Чтобы попасть в Крепость, Дрого должен проехать по мертвому (разрушенному) городу, прижавшемуся к подножию холма, на котором воздвигнута крепость. В романе обстановка другая, в фильме — та самая, что позволяет уточнить пространственные координаты Бастиани.
В самом названии «Бастиани» заключена сила, мощь, идея замкнутого пространства. Крепость затягивает героя не только зрительно. Приближаясь к ней, человек попадает в ЛАБИРИНТ — трёхмерное сооружение, назначение которого завести несведущего человека в тупик.
В социальном смысле ЛАБИРИНТ представляет тупиковую ситуацию или дело, из которого очень сложно найти выход. Здесь, как увидим позже, истощая намерения человека ложными путями, подобиями, сходствами, мнимыми иллюзиями, ЛАБИРИНТ испытывает его настойчивость и терпение, заставляя еще и ещё раз совершить бесполезную попытку найти выход.
Таковы пространственные характеристики
крепости Бастиани, подчиненные действию
ТРЕХ ПРЯМОУГОЛЬНЫХ КООРДИНАТ,
что существуют как АБСОЛЮТНЫЙ ЗАКОН,
что-то СВОЕ разрешающий,
что-то ЧУЖОЕ запрещающий,
ничего никому не возмещающий, ибо ЛАБИРИНТ —
ИГРА ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННЫХ СИЛ.
Переживания лейтенанта Дрого под воздействием
ОБРАЗА НЕВЕДОМЫХ МИРОВ, ПОДЧИНЯЮЩИХ ЛЮДЕЙ
СВОИМ ПРЯМОЛИНЕЙНЫМ ЗАКОНАМ, НЕ СУЛЯ ВЗАМЕН НИЧЕГО…
«Джованни Дрого непроизвольно остановил коня. Медленно скользя взглядом по мрачным стенам, он никак не мог сообразить, что они ему напоминают. В голову лезли мысли о тюрьме или о каком-то заброшенном королевском замке, пребывавшем в каком-то странном оцепенении.
Вернуться! Не переступив даже порога Крепости, вернуться на равнину, в свой город, к старым привычкам. Вот первое, о чем подумал Дрого: пускай подобная слабость постыдна для солдата, он даже был готов, если нужно, открыто в ней признаться, лишь бы ему разрешили поскорее уехать».
«Невозмутимо, словно автоматы,
отмеривали шаги часовые. Конь Дрого заржал.
И вновь ВОЦАРИЛАСЬ ВЕЛИКАЯ ТИШИНА.
ВСЕ В ЭТОЙ КРЕПОСТИ БЫЛО ПРОНИКНУТО
ДУХОМ САМООТРЕЧЕНИЯ, НО ВО ИМЯ ЧЕГО,
РАДИ КАКОГО ТАКОГО БЛАГА?»
Прибыв к месту своего первого назначения, Джованни Дрого тут же отправился к начальнику комендатуры с просьбой о переводе в другой гарнизон.
Матти произнес: «Рад видеть вас здесь. Знаете, что сказал Его величество Пьетро Третий? «Крепость Бастиани – оплот моей короны». А я могу добавить, что служить в этой Крепости – большая честь».
Майор воспринял просьбу Дрого без удивления, предложив «лучший вариант»: «По УСТАВУ через каждые четыре месяца в гарнизоне проводится медицинское освидетельствование, что позволит лейтенанту быть признанными негодным к службе в данных условиях».
«ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА…
Или сто двадцать бесконечно длинных дней,
половину которых он проведет в карауле.
Дрого казалось, что он очутился среди людей
какой-то совершенно другой породы,
на чужой земле, в жестоком и враждебном ему мире».
ТУМАН БУДТО ОБЕЩАЕТ: НИКТО НИКОГДА НИЧЕГО НЕ УЗНАЕТ…
Перед уходом Дрого признался, что «хочет взглянуть на Север, потому что еще никогда не видел пустынь». Майор Матти ответил: «Выкиньте это из головы. Банальнейший, ничем не примечательный пейзаж, поверьте на слово». Но в тот же вечер лейтенант Морель тайком отвел его на стену…
«Дрого даже слегка побледнел, в оцепенении созерцая равнину, открывшую взгляду ТАИНСТВЕННЫЙ СЕВЕР.
Морель, растерявший всю свою приветливость и бесшабашность, объяснил: «Горизонт обычно в тумане. Из-за этих северных туманов ничего не видно. Туманы бывают всегда, даже зимой».
ТУМАН — символ неизвестной “серой зоны” между реальностью и нереальностью. Согласно древнему кельтскому мифу, туман покрывает земли между человеческим миром и островными странами потустороннего мира, наполненными СМЕРТЕЛЬНЫМ МРАКОМ И ХОЛОДОМ.
«Дрого долго разглядывал уголок северного мира, МЕРТВУЮ РАВНИНУ, которую, как считают, НИКОГДА никто не пересекал. НИКОГДА с той стороны не подходили враги, НИКОГДА там не было никаких сражений — НИКОГДА НИЧЕГО НЕ СЛУЧАЛОСЬ.
Какие-то неясные желания бушевали у него в груди,
смешиваясь с безотчетным страхом».
В торце стола — полковник граф Филимор. По левую руку от него — подполковник Натансон, капитан Ортиц, старший врач гарнизона майор Ровин, лейтенант фон Аммерлинг. По правую руку — майор Матти и так далее. Фамилии офицеров символичны…
Дрого (droga – наркотик; drogare – давать наркотики, искажать; drogato – одурманенный). Вплоть до своей смерти Дрого будет жить в иллюзорном мире, не замечая искажённой реальности и бега времени.
Фон Аммерлинг, в романе — Пьетро Ангустина (angustiа – забота, тревога; angustiare – тревожить, терзать, мучить). В этом имени отражается слабое здоровье, тревожное и мучительное чувство ответственности Аммерлинга (Ангустины), которое и сделает его героем (посмертно).
Матти (matto – сумасшедший, сумасброд). Майор Матти, увлеченный уставом, перестанет в солдатах видеть людей.
Доктор Ровин (rovina – разрушение, руины, крах, гибель, несчастье). Доктор стремится всем помочь, всех вылечить, но независимо от его стараний, лишь увеличивается число умерших… не на войне.
На меня в описании офицерской столовой самое большое впечатление производят «остекленевшие глаза полковников на больших портретах, что были исполнены предчувствия великих битв».
УЖ НЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ ЛИ ВЕЛИКИХ БИТВ
ЗАМЕНЯЕТ ОФИЦЕРАМ РЕАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ?!
СИМВОЛ КРОВИ И СМЕРТИ?
После того, как закончилось взаимное представление офицеров, Дрого занял свое место за столом. Сделав неловкое движение, он пролил фужер с вином. Офицеры, вместо того, чтобы не заметить случившегося, пристально посмотрели на Дрого. Они суеверны? По-видимому.
ПРИСОЕДИНИВ К НИМ ГЕНЕРАЛА.
Генерал Конрад- Филипп Нуаре.
Генерал за свои заслуги в войнах, что когда-то были, достиг всего, что только можно пожелать. Он заседает в Главном штабе. Ездит с контролем по гарнизонам, выбирая их по собственному усмотрению. Ничего толком не помнит, а соответственно, все путает. Принимает решения согласно непрерывно меняющемуся настроению.
Филипп Нуаре в роли генерала исполняет «танец»,
состоящий из не связанных друг с другом «па».
СТОЯЩЕГО В КРЕПОСТИ БАСТИАНИ.
Полковник граф Филимор, он же комендант крепости —
Витторио Гассман.
Витторио Гассмана мы знаем: он исполнял роль Анатоля Курагина в американской версии «Войны и мира», вместе с Одри Хепберн. С возрастом он стал еще красивее, что бывает при глубоком внутреннем содержании.
Здесь он играет романтика в военном мундире, который однажды увидел «Фортуну в серебряных латах и с обагренным кровью мечом». «Потом образ Фортуны стал понемногу тускнеть, и хотя она направлялась к нему, ей почему-то никак не удавалось приблизиться вплотную, преодолеть с виду небольшое, а в действительности бесконечное расстояние».
Граф Филимор стал сдержанно-молчаливым, при этом дружелюбно относящимся к своим подчиненным. Иначе и не могло быть… «Слишком долго он ждал Фортуну, а когда дело идет к старости, нет больше той веры, какая бывает в двадцать. Да, слишком часто по утрам он всматривался в эту проклятую, вечно безлюдную равнину, что не мог не понимать других».
СТОЯЩЕГО В КРЕПОСТИ БАСТИАНИ.
Подполковник Натансон — Фернандо Рей.
Подполковник — достопримечательность гарнизона. Он единственный из всех офицеров получил боевое ранение в войне, что была когда-то. Подполковник — раритет, памятник воину в металлическом корсете. Он ничем не занят. Его, как старую графиню, пересаживают из кресла в кресло.
Подполковник — комическая фигура? Напротив. Стараясь скрыть тяжелейшие страдания, которые он испытывает постоянно, Натансон не выходит на пенсию, а продолжает служить, чтобы поддержать в своих товарищах боевой дух и веру в их героическое назначение
СТОЯЩЕГО В КРЕПОСТИ БАСТИАНИ.
Майор Матти — Джулиано Джемма.
Есть сразу же бросающееся в глаза отличие майора Матти от других офицеров гарнизона. Он всегда носит орден на мундире, что получен не за отличие в бою, так как во время его службы войн не было. Его подвиг заключается в том, что выше всего на свете он чтит УСТАВ.
При любом случае Матти прибегает к УСТАВУ,
стараясь отравить малейшую радость,
пресечь любую попытку свободно дышать и мыслить.
Матти — человек другой породы, усилиями которого
создается жестокий и враждебный мир,
где воины — не герои, а служащие.
СТОЯЩЕГО В КРЕПОСТИ БАСТИАНИ.
Лейтенант фон Аммерлинг (в романе Ангустина) —
Лоран Трезиефф, великий, легендарный французский
актер и режиссер с «русскими корнями». Мы его совсем не знаем.
«Из северной пустыни должна была прийти удача, необычайное приключение, тот чудесный случай, который по крайней мере раз в жизни бывает у каждого. Из-за этой смутной надежды, с течением времени становившейся все более расплывчатой, взрослые мужчины проводили в Крепости лучшие свои годы.
Лейтенант Ангустина превосходил своих товарищей во всех отношениях. Почему он, совершенно больной, не готовится к отъезду? О чем он думает? Какая тайная гордыня удерживает его в Крепости? Значит, и он…
И хотя товарищи смутно чувствовали, что и в этом тоже было своеобразие, оригинальность Ангустины, никто почему-то уже не находил возможным ему завидовать или подражать: в сущности, слишком уж это напоминало какую-то манию.
Друг Ангустины уезжал из Крепости, что была для него кошмаром. Смутный внутренний голос говорил ему, что вряд ли они когда-нибудь еще свидятся».
Так оно и будет.
когда Джованни понял, что такое ОДИНОЧЕСТВО.
Это когда в целом свете не найдется живой души,
которой есть до тебя дело.
«В этот момент опять послышалось «хлюп» – такой звук издает шлепающийся в воду предмет. Интересно, повторится он еще? Дрого напряг слух и стал ждать: не раздастся ли еще этот звук, наводящий на мысли о подземельях, трясине, заброшенных домах.
ВРЕМЯ ЗАМЕРЛО, АБСОЛЮТНАЯ ТИШИНА, КАЗАЛОСЬ,
ОКОНЧАТЕЛЬНО ЗАВЛАДЕЛА КРЕПОСТЬЮ.
А В ЭТОЙ ТИШИНЕ ОПЯТЬ ОЖИЛИ
СМУТНЫЕ СТРАХИ, НЕ ДАВАВШИЕ ЕМУ ПОКОЯ.
Военный формализм в Крепости доведен, похоже, до абсурдного совершенства. Сотни людей охраняют перевал, через который никто не собирается переходить! Уехать отсюда, уехать как можно скорее, думал Джованни, выбраться на свежий воздух, подальше от этого странного места».
ЧТО ОСТАЛОСЬ НЕВЕДОМЫМ ДЖОВАННИ ДРОГО…
«Маленькая зеленоватая звезда (он видел ее, не поднимая головы) в своем ночном движении уже добралась до верхнего угла окна: скоро она исчезнет. И действительно, сверкнув искрой у самого края темной рамы, звезда пропала.
Вдруг ему начало казаться, что против него замышляются какие-то козни, цель которых – задержать его здесь. И зависит это, скорее всего, даже не от Матти. Ни ему, ни полковнику, ни кому-либо из прочих офицеров нет никакого дела до Дрого: останется он или уедет – им совершенно безразлично.
КАКАЯ-ТО НЕВЕДОМАЯ СИЛА ПРЕПЯТСТВУЕТ
ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЮ В ГОРОД, ВОЗМОЖНО,
ХОТЯ САМ ОН ТОГО НЕ ЗАМЕЧАЛ,
ОНА ГНЕЗДИТСЯ В ЕГО СОБСТВЕННОЙ ДУШЕ.
Потом все погрузилось в ночь.
О, если б Дрого только знал,
ему бы, наверно, было не до сна…
ИМЕННО В ЭТУ НОЧЬ ДЛЯ НЕГО НАЧАЛСЯ
ПОСПЕШНЫЙ И НЕУМОЛИМЫЙ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ».
НЕ ТО УВИДЕННАЯ ВО СНЕ,
НЕ ТО НАВЕЯННАЯ ПУСТОТОЙ-ПУСТЫНЕЙ.
В фильме сказки нет — только в романе,
но без нее многое так и не прояснится в тумане…
«До той ночи, когда начался отсчет времени, Дрого пребывал в поре безмятежной ранней юности, когда дорога, по которой шагаешь с детства, кажется бесконечной: годы текут медленно и легко, как-то незаметно. Шагаешь себе спокойно, с любопытством поглядывая по сторонам, и нет никакой надобности торопиться, никто тебе не наступает на пятки, никто не ждет; товарищи твои идут рядом так же бездумно, часто останавливаясь, чтобы пошутить, посмеяться.
Взрослые с порога добродушно приветствуют тебя и с многозначительной улыбкой указывают куда-то на горизонт; и тут твое сердце начинает биться от сладостных мечтаний и предвкушения героических дел, ты уже предчувствуешь все то замечательное, что ждет тебя впереди; ничего пока еще не видно, нет, но ты уверен, ты абсолютно уверен, что придет время и все сбудется».
«Долго ли еще идти? Нет, надо только через эту реку переправиться, вон она – внизу, и перевалить через те зеленые холмы. А может, мы уже на месте? Разве не к этим деревьям, не к этим лугам, не к этому белому дому мы стремились? На какое-то мгновение начинает казаться, что да, так оно и есть и надо остановиться. А потом нам говорят, что лучшее – впереди, и мы снова беззаботно трогаемся в путь.
Так и идем себе, в доверчивом ожидании лучшего, а дни длинны и спокойны, высоко в небе сияет солнце и, похоже, не собирается клониться к закату».
«Но в какой-то момент, почти инстинктивно, мы оглядываемся назад и видим, что ворота у нас за спиной прочно закрыты и обратного пути нет.
Вот тогда и замечаешь: что-то переменилось, солнце уже не кажется неподвижным, а быстро катится по небу: не успеешь полюбоваться на него, как оно, увы, уже стремительно приближается к горизонту; облака не плавают больше в лазурных заводях неба, а, торопливо наползая друг на друга, куда-то несутся; и тут начинаешь понимать, что время проходит и твоя дорога рано или поздно должна кончиться.
Да, наступает момент, когда у нас за спиной молниеносно захлопываются тяжелые ворота и их тотчас запирают – вернуться уже не успеешь. Но именно в этот момент Джованни Дрого спал сном праведника и улыбался во сне, как ребенок».
«Пройдет немало дней, прежде чем Дрого осознает,
что случилось.Тогда для него наступит пробуждение.
Он недоверчиво оглядится вокруг, услышит звук настигающих его шагов, увидит людей, которые проснулись раньше и торопятся его обогнать, чтобы первыми прийти к цели. Он услышит, как пульсирует время, скупо отмеривая дни его жизни. И увидит в окнах уже не смеющиеся, а застывшие и безучастные лица.
И если он спросит, долго ли ему еще идти, люди кивнут, опять-таки указывая на горизонт, но уже не будет в этих жестах ни доброты, ни приветливости. Друзья меж тем потеряются из виду, кто-то, выбившись из сил, останется позади, кто-то вырвется вперед: вон он – крошечная точка у горизонта.
Тебе за ту реку, скажут люди. Осталось десять километров, и, считай, ты уже на месте. Но дорога почему-то все никак не кончается, дни становятся короче, попутчики – реже, а в окнах видны лишь бледные тени, машинально качающие головой».
«И так будет до тех пор, пока Дрого не останется
совсем один, а на горизонте не появится
узкая полоса безбрежного неподвижного
свинцово-серого моря.
Он почувствует себя усталым, в домах вдоль дороги почти все окна будут закрыты, а те немногие люди, которых он увидит, в ответ на его вопросы лишь горестно разведут руками: все хорошее осталось позади, далеко позади, а ты прошел мимо, не зная этого. Да, возвращаться уже слишком поздно, за спиной нарастает топот множества людей, идущих следом, подстегиваемых теми же иллюзиями, тем же миражем, пока еще невидимым на белой пустынной дороге.
Джованни Дрого спит сейчас в третьем редуте. Ему что-то пригрезилось во сне, и он улыбается. В последний раз навещают его этой ночью чудные образы вполне счастливого мира. Хорошо, что он не может увидеть себя (а ведь когда-нибудь это будет) в том месте, где дорога кончается, на берегу свинцового моря, под однотонным серым небом; кругом ни дома, ни живого существа, ни дерева, ни даже травинки – и так во веки веков».
СВИНЦОВОЕ МОРЕ ЛЕЖИТ ЗА СВИНЦОВЫМИ ГОРАМИ,
ИБО МОРЕ — ВЕЧНОСТЬ, В КОТОРУЮ ВПАДАЮТ
РЕКИ ВРЕМЕНИ, А В КАЖДОЙ ИЗ НИХ ПЛЕЩЕТ
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ, ПРОЖИТАЯ ДОСТОЙНО,
БЕЗДАРНО ИЛИ ВООБЩЕ НЕ СОСТОЯВШАЯСЯ…
Вы думаете о таких вещах?
Если нет, значит, еще не пришло ваше время.
«Между зубцами крепостной стены начал свистеть ветер, навевая какие-то тревожные думы…
Спустя две минуты звук возвращался, но уже как отклик, с первой башни слева. И опять через равные промежутки времени раздавалось: «Слу…лу… лу…» Лишь когда этот крик звучал прямо над головой, подхваченный часовыми его отряда, Дрого мог разобрать слово полностью. Но вскоре это «Слушай!» снова превращалось в какой-то ПРОТЯЖНЫЙ СТОН, замиравший наконец там, где у самого подножия скал стоял последний часовой».
КРЕПОСТЬ ВСЕ, В НЕЙ ПРОИСХОДЯЩЕЕ,
РАЗЛИЧНЫМИ ГАЛЛЮЦИНАЦИЯМИ ОБРАЩАЛА —
ЗРИТЕЛЬНЫМИ, СЛУХОВЫМИ, НЕПОНЯТНО КАКИМИ…
КРЕПОСТЬ ИГРАЛА? ЧЬЕ-ТО ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЯЛА?
Наконец-то из города прибыл сундук с вещами лейтенанта Дрого. Среди прочего в нем была новехонькая, невероятно элегантная шинель. Джованни решил сходить к полковому портному и приобрести у него другую, попроще.
В большом помещении, наводя жуть, словно удавленники, болтались на вешалках десятки мундиров, шинелей, плащей. Когда портного вызвали наверх, к Дрого подошел старичок, сидевший в углу. Разговор с ним оказался ОТКРОВЕНИЕМ…
— Господин полковник изучил карты и говорит, что есть еще татары – остатки древнего войска, – и они где-то там бродят. Вбил, понимаете, себе в голову, что Крепость – важнейший объект и тут обязательно должно что-то произойти. И наш комендант, господин полковник, и многие другие останутся здесь, пока не подохнут. ЭТО УЖЕ КАКАЯ-ТО БОЛЕЗНЬ.
— Господин лейтенант, вы еще новичок, только приехали, уезжайте отсюда как можно скорее, ПОКА НЕ ЗАРАЗИЛИСЬ ИХ МАНИЕЙ. Уезжайте, а то поздно будет.
Джованни смотрел старичку прямо в глаза, а тот грустно кивал в знак того, что ничего не поделаешь. ТАКИЕ УЖ МЫ ЕСТЬ, казалось, говорил он, И НИКОГДА НАМ ОТ ЭТОГО НЕ ИСЦЕЛИТЬСЯ.
– Я здесь всего на четыре месяца, – сказал Дрого, –
и не имею ни малейшего желания задерживаться».
«В тиши подземелья Дрого слышал, как бьется его собственное сердце. Выходит, даже старичок, корпящий в подвале над счетными книгами, даже это странное и ничтожное существо ждет от судьбы испытаний и готовится к подвигу?..
Где-то на лестнице открылась дверь, до слуха донеслись далекие человеческие голоса, но откуда они исходили – определить было невозможно. Время от времени голоса замолкали, оставляя ощущение пустоты, но вскоре вновь начинали звучать, то удаляясь, то приближаясь, СЛОВНО МЕДЛЕННОЕ ДЫХАНИЕ САМОЙ КРЕПОСТИ».
НЕСОМНЕННО, СВОЕЙ ПУСТОТОЙ И ТИШИНОЙ
КРЕПОСТЬ ПОМОГАЛА ПУСТЫНЕ
МУЧИТЬ ПОПАВШИХ В ГАРНИЗОН ЛЮДЕЙ.
Майор медицинской службы Ровин — Жан-Луи Трентиньян.
Слава Богу, уж кого-кого, а этого актера мы знаем.
Джованни Дрого уже готовился к отъезду.
Оставалось выполнить последнюю формальность:
по прошествии четырех месяцев службы
явиться на прием к врачу за справкой…
«Фердинандо Ровине перевалило за пятьдесят. У него было обрюзгшее и умное лицо, на котором лежала печать привычной усталости. Вошедший без предупреждения Дрого сразу понял, что доктор ничем не занят: просто сидит неподвижно и о чем-то думает.
– Вам, доктор, вероятно, неизвестно, что я попал сюда по ошибке, – сказал Дрого.
– Все попали сюда по ошибке, милый мальчик, – многозначительно заметил доктор. – Да, в той или иной степени все, даже те, кто остались здесь насовсем.
Доктор провел в Крепости уже двадцать пять лет, считая свой перевод дезертирством, потому что был занят делом: изучал плесень на стенах, что порождали особую болезнь — ТЛЕН, при котором все лекарства бездейственны. Болезнь эту он называл «симптомом Аммерлинга».
Дрого, не слушая, смотрел в окно…»
«Джованни, вместо того чтобы разговаривать с доктором, подошел к окну. Солнце только что зашло, во дворе Крепости разлились голубоватые сумерки. В свете фонарей и факелов на синевато-фиолетовом дне двора он видел огромных и гордых солдат, обнаживших штыки. На фоне белого снега черные неподвижные шеренги казались выкованными из железа.
Они были прекрасны. Солдаты стояли, словно каменные изваяния, а тут еще запела труба, и голос ее, распространяясь в воздухе – такой живой, серебристый, – проникал в самое сердце.
В чистом звуке голос человека и голос металла, сливаясь, трепетали от воинственного пыла. А когда звуки смолкли, вокруг, даже в кабинете врача, еще продолжали витать какие-то неизъяснимые чары.
Наступила такая тишина, что можно было различить скрип шагов по смерзшемуся снегу. Сам полковник спустился вниз – приветствовать караулы. И снова три необычайной красоты звука прорезали небо».
ОБРАТИВШИЕ ОДНИ НАМЕРЕНИЯ В ДРУГИЕ, ПРОТИВОПОЛОЖНЫЕ…
«Дрого показалось, что на его глазах окружавшие двор желтоватые стены поднялись высоко-высоко к хрустальному небу, а над ними, там, вдалеке, еще выше взметнулись одинокие башни, крутые, увенчанные снеговыми шапками откосы, воздушные эскарпы и форты, которых он прежде не замечал. Последние лучи заката пока еще освещали их, и они сверкали таинственным и непостижимым живым светом. Дрого даже не представлял себе, что Крепость так сложна и огромна».
«Дрого, чувствуя, как на смену возбуждению
приходит какое-то странное томительное чувство,
похожее на счастье, сказал:
— ДОКТОР, МОЖЕТЕ ВЫБРОСИТЬ ТУ БУМАЖКУ:
Я ОСТАЮСЬ.
ЭТО НЕ МОГЛО НЕ СЛУЧИТЬСЯ,
ТАК КАК БЫЛО ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО ЕЩЕ В ТОТ ДЕНЬ,
КОГДА КРЕПОСТЬ ПРЕДСТАЛА ПЕРЕД НИМ ВПЕРВЫЕ —
В СЛЕПЯЩЕМ ГЛАЗА ПОЛУДЕННОМ БЛЕСКЕ».
В фильме события развиваются несколько иначе.
В романе показан, на мой взгляд, лучший вариант.
Да, музыку к фильму написал Эннио Марриконе.
ТОЛЬКО ВРЕМЯ ТЕЧЕТ, ВЫЗЫВАЯ ЕЕ РАЗРУШЕНИЕ…
Высказав намерение уехать,
проведя в Крепости четыре месяца,
Дрого РЕШИЛ ОСТАТЬСЯ.
«Более того, он счел свой поступок заслуживающим всяческих похвал и был искренне удивлен, обнаружив в себе такое благородство. Лишь много месяцев спустя, оглянувшись назад, он поймет, какие, в сущности, ничтожные, будничные, повседневные мелочи удержали его в Крепости».
Чья в том вина, или только его самого? «Не знал Дрого и того, что жизнь в Крепости поглощает однообразно текущие дни со стремительной быстротой. И вчерашний, и позавчерашний день были одинаковыми, он не мог бы отличить один от другого; то, что было три дня или двадцать дней назад, казалось ему в равной мере далеким.
ВРЕМЯ ТЕКЛО И ТЕКЛО, НО ДРОГО ЭТОГО НЕ ЗАМЕЧАЛ».
НА БЕСЦЕЛЬНОЕ СТАРЕНИЕ, БЫСТРОТЕЧНОЕ, В СРАВНЕНИИ
С ВРЕМЕНЕМ СУЩЕСТВОВАНИЯ КРЕПОСТИ…
«Дрого чувствовал себя почти счастливым. Он с гордостью смаковал свое решение остаться, испытывая щемящее удовлетворение оттого, что променял обеспеченные ему маленькие радости НА ОГРОМНОЕ БЛАГО С ОТДАЛЕННОЙ И НЕИЗВЕСТНОЙ ПЕРСПЕКТИВОЙ.
Сколько еще времени впереди! Даже один год – это бесконечно много, а его лучшие годы ведь только начались. Они рисовались его воображению длинной чередой, конец которой и разглядеть невозможно, этаким непочатым сокровищем, к тому же столь огромным, что оно еще успеет надоесть.
И не было никого, кто мог бы ему сказать:
«Берегись, Джованни Дрого!»
Жизнь казалась ему неисчерпаемой;
какое упорное заблуждение,
ведь молодость уже начала отцветать.
Только Дрого не знал, что такое время. Даже если бы впереди у него была молодость, измеряемая, как у богов, не одной сотней лет, время и тогда бы не показалось неторопливым. Но в его распоряжении была всего лишь обычная человеческая жизнь со своим скупым даром – короткой молодостью – годы ее по пальцам можно перечесть, и пронесутся они так быстро, что и не заметишь».
МЕДЛЕННО РАЗРУШАЯ ЕЕ СТЕНЫ, УНОСЯ ВНИЗ ПЫЛЬ
И ОБЛОМКИ КАМНЕЙ, СТАЧИВАЯ СТУПЕНИ,
ЗАТЯГИВАЯ В СВОЙ ВОДОВОРОТ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СУДЬБЫ…
«Почти два года спустя Джованни Дрого спал ночью у себя в комнате, в Крепости. Целых двадцать два месяца прошли, не принеся ничего нового, а он все чего-то ждал, словно жизнь именно к нему обязана была проявить особую щедрость.
Но двадцать два месяца – срок немалый, за такое время много всякого может произойти: заводятся семьи, рождаются и даже начинают говорить дети; там, где был пустырь, вырастает большой дом; красавица стареет и становится никому не нужной; болезнь, даже самая затяжная, возникнув (пусть обреченный, не зная о ней, продолжает жить беспечно), постепенно подтачивает организм, на короткое время отступает, создавая иллюзию выздоровления, а потом снова находит для себя местечко поглубже и уносит последние надежды; за это время можно похоронить человека и забыть об умершем настолько, что его сын снова станет смеяться и по вечерам безмятежно прогуливаться с девушками по аллеям мимо кладбищенской ограды».
ДРОГО ПОКА РЕКА ВРЕМЕНИ НЕ ЗАДЕВАЛА:
У НЕГО ПОКА ХВАТАЛО СИЛ НЕ ДАТЬ ЕЙ
ЗАТЯНУТЬ СЕБЯ В СМЕРТЕЛЬНЫЙ ВОДОВОРОТ.
ПОКА — ВРЕМЕННАЯ ВЕЛИЧИНА, НЕОПРЕДЕЛЕННАЯ.
«Наступило время, когда обитателей Крепости обычно посещали странные мысли, в которых не было ничего военного. Крепость казалась уже не надежным укрытием, а тюрьмой. Желтые с темными потеками стены и скошенные уступы бастионов совершенно не отвечали новому, весеннему настроению.
И тогда – прощай, Крепость, оставаться здесь опасно, твоя не такая уж трудная загадка разгадана, северная равнина, как была, так и будет пустынной, никогда оттуда не придет враг, чтобы атаковать эти жалкие стены, вообще никто больше не придет.
Прощай, майор Ортиц, печальный друг, который уже неотделим от Крепости, как улитка от своего домика. Таких, как ты, здесь много: слишком долго вы упорствовали в своих мечтаниях, время обогнало вас, и начать сначала вы уже не сможете».
«Жизнь Дрого вроде бы остановилась. Казалось, события одного и того же дня повторялись сотни раз, без малейшего изменения. Редко возникали прежние мучительные мысли: вдруг он и впрямь обыкновенный человек и ни на что, кроме вполне заурядной судьбы, рассчитывать не должен.
Казалось очевидным, что прежние надежды, пустые мечты о воинской славе, ожидание противника, который должен был нагрянуть с Севера, – все, все было лишь иллюзией, попыткой придать какой-то смысл тому, что смысла не имеет.
В нем уже пустили корни рутина, воинское тщеславие, привязанность к этим стенам, которые стали привычным атрибутом его повседневной жизни.
Он привык к своей комнате и мирному чтению по ночам, и к бульканью цистерны, со временем ставшему совсем домашним, к ямке от своего тела в матраце, к постели – поначалу такой неуютной, а теперь обмятой и послушной… ».
ГДЕ ВСЕ ЗАМКНУТО, ВСЕ ОТРАЖЕНО ТАК,
ЧТО НЕБО ГРОМАДОЙ КАМНЕЙ ПОДАВЛЕНО.
Пожалуй, самый красноречивый вид
Крепости, в которой нельзя жить,
в которой можно лишь стареть,
как эти разрушающиеся камни,
и готовиться к тому, чтобы умереть —
умереть достойно.
«Джованни понимал, что не может же он на всю жизнь остаться в Крепости. Рано или поздно придется принимать какое-то решение. Потом привычная, рутинная обстановка снова затягивала его, и Дрого переставал думать о товарищах, сумевших своевременно бежать, о старых друзьях, ставших богатыми и знаменитыми; он утешался мыслями о тех, кто разделял с ним его ссылку, и не сознавал, что это могли быть слабые или сломленные люди – отнюдь не пример, достойный подражания».
Франсиско Рабаль — фельдфебель Тронк.
Помнит ли Тронк, что где-то в мире еще существуют миллионы людей – таких же, как он, но не носящих военную форму? Они свободно гуляют по городу, а вечерами сами решают, лечь ли им спать или пойти в остерию или в театр. Нет, одного взгляда на Тронка было достаточно, чтобы понять: о существовании других людей он позабыл, вся его жизнь – это только Крепость с ее отвратительными порядками. Тронк уже не помнил, как нежно звучат голоса девушек, как выглядят сады, реки, деревья, если не считать тех жалких кустиков, что росли возле Крепости.
Нормальная жизнь, простые человеческие радости, заурядная судьба были не для них; живя здесь бок о бок, они лелеяли одну и ту же мечту, хотя никогда не обмолвились о ней ни словом.
Вот и у Тронка, наверно, была такая мечта. Он педантично соблюдал параграфы устава и железную дисциплину, гордился своим необыкновенным чувством ответственности и заблуждался, полагая, что этого достаточно. Даже если бы ему сказали: все будет так до конца твоей жизни, все останется без изменений до последней минуты и пора бы тебе уже очнуться. «Нет, это невозможно, – ответил бы он. – Должно же когда-нибудь случиться что-то необычное, что-то поистине важное, такое, после чего можно будет сказать: что ж, теперь, даже если все и кончено, не о чем сожалеть».
ВСЕ-ТАКИ УНЕСЛА ВАС РЕКА ВРЕМЕНИ?