Рассмотрев произведения Рижского модерна, стоит попытаться сделать выводы, что позволили бы увидеть стиль в целом. Для объективности опираюсь на список зданий, построенных Михаилом Эйзенштейном в Риге, составленный доктором архитектуры, профессором Рижского технического университета Янисом Крастиньшем. Главный вопрос: почему Модерн был яркой вспышкой, осветившей что-то очень важное и погасшей,..
Профессор Крастиньш пишет… «Это — доходный дом действительного статского советника Андрея Павловича Лебединского. Участок был им выгодно приобретён в числе трёх остальных за 70 рублей. Сразу же после удачно оформленной покупки Михаил Осипович Эйзенштейн приступил к строительству здания. В 1904 году дом был готов и пригоден для жилья.
Здание в архитектурно-декоративном плане выигрывает за счёт искусно смоделированного ощущения контраста от причудливого сочетания красного кирпича и зелёного облицовочного материала.
Под балконами, выполненными в соответствии с прагматико-эстетической концепцией модерна (в основу концепции положена кривизна линий), спрятаны лица поющих женщин-медуз.
Над входом — изящный горельеф с изображением инфернального мужского маскерона с шаловливо-лукавым выражением лица, колеблющегося в выборе между двумя женщинами (женские маскероны окружают его слева и справа). Возможна также интерпретация голов как трёх возрастных этапов в жизни человека».
Без моих комментариев…
Профессор Крастиньш пишет… «Улица Альберта, 2 — здание было построено архитектором Эйзенштейном в 1906 году. Сперва был доходным домом богатого рижского домовладельца Богуславского, после революционных событий перешёл во владение госпожи Лубе. Здание отличает умеренная декоративная составляющая и подчёркнутая вертикальность (как в случае с соседним зданием); также заслуживает внимание параметрическая игра архитектора с арочными изображениями и оконными проёмами».
Я ничего не поняла…
В чем себя проявляет «умеренная декоративная составляющая»? В том, что в этом доме и следа не осталось от чудных цвето-музыкальных видений? Глядя на дом, хочется себя спросить: да были ли видения, или пригрезились, или приснились мне? В тех пяти домах все так живо: фантазией оживлено. Здесь все так педантично…
Можно повтор прежних приемов, прежних прорисовок найти, но искать не хочется. Зачем? Отдаленное сходство с прежним нового здания не оживит. Пусть пребывает оно в своей «подчёркнутой вертикальности» и «параметрической игре с арочными изображениями и оконными проёмами». Пусть.
Увы. Увы. Увы…
Какое счастье! Вот они — стукковые элементы фасадного декора! Вот они…
Орнаменты из технических деталей оживляет фантазия, что на глазах у зрителя чудо творит. Орнаменты кого-то, что-то напоминают — орнаменты играют или, уж точно, двойственной жизнью живут — художественной и технической…
Маски прекрасных дев в состоянии сомнамбулическом тоже здесь есть. Стоит на точке опоры фигура девы стукковой, держится за выпуски колец в надоконном орнаменте, чтобы не упасть. Или она тоже с нами играет: сейчас отпустит кольца и низвергнется вниз, чтобы больше не быть, чтобы больше не жить?
Какой ужас! Прорисовка целого измельчена!
Внутренняя связь между элементами целого теряется и оно погружается в «подчёркнутую вертикальность» или «параметрическую игру» аттиков, ризалитов, эркеров — более крупных частей в сравнении с фигурами и маскаронами.
Какая жалость! От былых видений ничего не осталось,
а ведь все тот же год на дворе стоит…
Все, кажется, на месте, даже Лев рыкающий есть. Ждите… Сейчас птица Феникс прилетит, возникнут изображения дев со скрещёнными под бюстом косами, козлиные черепа…
Ждем.
Титаны, взгромоздясь на гермы с ликами дев замученных, держат Небо на своих плечах… Балконное ограждение безжизненно, как кладбищенская ограда.
Нечего ждать. Никто и ничто не придет.
Профессор Крастиньш пишет… «Стилевые приёмы, принятые в раннем рижском модерне — horror vacui, после 1905 года вышли из моды». Ушла «боязнь пустоты»? Или ушло напряжение эсхатологических чувств, что заставляли жить в ощущении гибели Старого мира?
«Memento mori»!
Да, сколько можно в таких предощущениях жить?!
Все уходит. Вот и Модерн, со Смертью связанный,
долго не выдержал — тоже ушел…
Профессор Янис Крастиньш, составивший достоверно-доказательный список домов Эйзенштейна в Риге, пишет… «Улица Альберта, 2а — здание было построено в 1906 году по проекту архитектора Михаила Осиповича Эйзенштейна, занимавшего пост начальника отдела дорожного движения губернской управы. Был доходным домом Богуславского.Считается последним домом Эйзенштейна, выполненным в стиле декоративного модерна. Здание характеризует необычная примета — ложный этаж, который является наиболее эффективным проводником солнечного света (солярный культ очень много значил в архитектурной концепции модерна), а также позволяет сконцентрировать на себе декоративность (то есть ложный этаж функционировал как дополнительное место для размещения декоративных элементов). В то же время он был просто необходим исходя из общего эстетического принципа равенства фасадов, которые должны были располагаться на одной линии.
Также заслуживает внимание взаиморасположенность четырёх уровней-стихий, плавно переходящих друг в друга, на которые архитектор условно разделил фасад здания: земля — вода — огонь — воздух, а также цветовой контраст между серым облицовочным материалом и красным кафелем (уровень «огня»)».
Все быть может — все может быть.
Мне, при таком состоянии дома,
воображение не включить…
Когда здание будет отреставрировано столь же блестяще, как и другие стукковые произведения Эйзенштейна, поклонники Модерна получат роскошный объект для созерцания. Пока декор Дома в основном кричит и, очень похоже, из-за крайне тяжелого своего состояния. Кричит и сын архитектора — кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, неприемлющий отцовых произведений…
«Папа — один из самых цветистых представителей
архитектурного декаданса, стиля модерн.
Папа — безудержный прозелит de l’art pompier
(помпезного искусства).
Pompeux in his behaviour (с напыщенными манерами).
Арривист (карьерист).
Папа — опора церкви и самодержавия. Действительный статский советник по ведомству императрицы Марии.
Папа — о сорока парах лаковых ботинок, с каталогом-списком, где поименованы приметы: “с царапиной” etc. С курьером Озолсом в мундире, подававшем по списку желанную пару из подобия многоярусного крольчатника, подвешенного в коридоре».
Привожу истолкование декора дома, данное профессором Крастиньшем… «В то же время скульптурные изображения являются символами очищения и неограниченной силы огня. Вглубь здания, во внутренний двор, в соответствии с проектами лейпцигских доходных жилых домов ведёт широкий проход. Входы обрамляют два сфинкса»…
«Лейпцигские дома» упомянуты из-за того, что Эйзенштейн не проектировал домов в целом, он только декорировал их фасады, взяв за основу один и тот же типовой проект с центральным проездом и двумя входами — справа и слева от проезда.
Общественность, как говорят, узнав об этом, смеялась над архитектором. Думаю, не за что было его осмеивать: архитектор действовал так, самое малое, по двум причинам… В договор с заказчиком не входило собственно проектирование — только декорирование с непревзойденной никем пышностью. Во-вторых, если бы пришлось дома проектировать, Эйзенштейн не смог бы строить по дому в год. Главным для владельцев недвижимости было другое — в один момент разбогатеть.
Посмейтесь над ними: в канун крушения
Старого мира мимолетно все!
«Входы обрамляют два сфинкса, зарисованные маленьким Сергеем Михайловичем Эйзенштейном в десятилетнем возрасте», — сообщает профессор Крастиньш.
Вот они — женские фигуры: один из конкретных объектов нападок сына архитектора на «бешеный стиль модерн»…
«Папа — растягивавший человеческие профили на высоту полутора этажей в отделке углов зданий. Вытягивавший руки женщин, сделанных из железа водосточных труб, под прямым углом к зданию [и] с золотыми кольцами в руках. Как интересно стекали дождевые воды по их жестяным промежностям.
Папа — победно взвивавший в небо хвосты штукатурных львов
— lions de platre, нагромождаемых на верха домов».
Бедный папа, творчески одержимый,
не устоял — распался на части в глазах сына,
творчески одержимого с запредельной лихвой…
В 1911 году профессионально архитектор работать еще мог,
по душевному состоянию едва ли…
Пишет тот, кого я постоянно цитирую… «Семейная жизнь Михаила Осиповича не сложилась. В 1909 году после нескольких лет ссор и взаимных обвинений он разводится с матерью Сергея, дочерью купца Первой гильдии Юлией Ивановной Конецкой. Сын остается на попечении отца до окончания Городского реального училища в 1915 году, после чего едет в Петроград поступать в тот же Институт гражданских инженеров, который некогда окончил сам Михаил Осипович. В отличие от сына, Михаил Осипович Эйзенштейн Октябрьскую революцию не принял. Умер в Берлине«.
Завершая рассказ о сложных перипетиях семейной жизни, Эйзенштейн-сын признается… «Но любопытно, что, верно, с ним у меня связан протест против “принятого” в поведении и в искусстве, презрение к начальству.
И… уход в искусство в тот самый день и час,
когда он умер в Берлине!
А узнал я об этом совпадении… года три спустя!
Но я начинаю писать белым стихом. Надо кончать».
Для меня свидетельством в пользу связи поколений служит другое суждение сына: касающееся его творческого метода… «Кадр никогда не станет буквой, а всегда останется многозначным иероглифом. И чтение свое получает лишь из сопоставления, как и иероглиф, приобретающий специфические значения, смысл и даже устные произношения»…
Веру в иероглифическую «абракадабру» исповедывал
и Эйзенштейн-отец, оперирующий орнаментами, как кадрами,
что раскрывают содержание и смысл его Архитектуры…
В 1952 году в списке десяти лучших фильмов всех времён и народов, составленном 58 кинорежиссёрами Европы и Америки по предложению Бельгийской Синематеки, «Броненосец «Потёмкин» занял первое место.
А Рига… Рига, благодаря, прежде всего, архитектору — отцу великого кинорежиссера, обязана славой столицы югендстиля.
«В нашей жизни правда всегда торжествует,
но жизни часто не хватает» —
изречение принадлежит Эйзенштейну младшему.
В чем правда?
В том, что первый был отцом, а второй- сыном.
Новое вторгается в жизнь Старой Риги.
Запретить, с лица земли срыть и…
в границах старого города задохнуться.
Взаимоотношения Старого и Нового очень сложны,
потому что во взаимоотношениях этих нет правых.
Их неразрывная взаимосвязь — вечная дилемма
еще и потому, что в реальной жизни бездейственны
Абсолютные истины — силу имеет только относительность.
одной реки — Времени. Это понял наконец-то Лондон.
Хорошо, если бы успел понять Петербург — защитил себя.
Со Старой Ригой все в порядке, потому что изначально
и всегда она не чуралась Нового…
Замечательная скульптура — столько ассоциаций! И прежде всего — Джакометти с его «исчезающими фигурами»
Однако для меня главная затейность произведения в том, что человекоподобное существо и современный мост составляют по природе своей целое.
Скульптура пророчествует? То, что придет, будет иным,
и нам предстоит стать иными: одно утратить — другое обрести.
Сопротивление бесполезно. Но, пока есть возможность —
держись за траву, за придорожный цветок — за Землю…