Бавария — это снежные горы — небожителей приют

Помоги мне, Господи, помоги…
Хочу сегодня вознестись выше облаков.

Нет, не реально и не в мистическом смысле, а умозрительно и с определенной целью. Мне нужно понять, что чувствует человек, поднявшийся туда, где нет жизни — есть лишь вечные снега, ледники и камни, в которых не струится тепло — все замерзло, все умерло или принадлежит Иномирью.

С чего это возникла такая цель? О жителях гор говорят, что при всех своих достоинствах героических они периодически обессиливают, на них нападает равнодушие, доводящее до нежелания жить.

Хочу посмотреть в глаза горным вершинам.
Присоединяйтесь…

На гору Цугшпитце можно подняться двумя путями. В первом случае надо воспользоваться зубчатой железной дорогой Zugspitzbahn, станция которой находится рядом с ж/д вокзалом Гармиш-Партенкирхена. Сначала поезд движется 11 км на запад вдоль подножия горного хребта до горного озера Айбзе (Eibsee, 1000 м над уровнем моря). Затем он резко поворачивает на юг и, цепляясь за специальный рельс зубчатыми колесами, начинает карабкаться вверх по 4-километровому тоннелю, пробитому в скальном массиве, к покрытому вечными снегами плато Цугшпитц (Zugspitz-Platt, 2650 м), где расположен небольшой отель Schneefernerhaus с панорамным рестораном. От ресторана на самую вершину Цугшпитце уходит короткая канатная дорога.

Второй способ – на том же поезде, автобусе или автомобиле доехать до озера Айбзе, где находится нижняя станция фуникулера Eibsee-Seilbahn, вагончик которого за 10 мин доставит прямо к цели. Но, прямо сказать, этот путь не для слабонервных.

Какие отвратительные хибары обслуживают подъемник. Даже у нас — на Чегете — такого не было и нет. Уберите сейчас же мысленным взором следы присутствия человека в снежных горах!

Убрали?! Вглядитесь…
Как безнадежно холодно в этом белом безмолвии…
Какое беспредельное равнодушие пронизывает пейзаж…
Нет сил крикнуть, поднять руку…
Нет сил оттолкнуться, заскользить…
Куда? Зачем? Снежным горам ничего от тебя не нужно…

Слева катится по своей воздушной трассе вагончик канатной дороги. Справа от него стоят не только ели и сосны, но и горнолыжники вычерчивают виражи по снегу или переводят дыхание.

Человек покоряет снежные вершины?
Он использует их, чтобы насладиться возможностями,
которых нет там — в долинах?
Нет-нет, я помню, поднявшийся в горы причащается —
причащается к их вечной, бесконечной силе…

Приглядитесь, в правом углу видны опоры канатной дороги. Такие хрупкие, такие странно-неожиданные в этом Океане…

Застывший камень в виде Божественной длани.
Кочующие в беспредельности облака,что, как волны,
переваливают через горные хребты.
И вдруг- канатная дорога…

Если вчувствоваться-вдуматься в их масштабы,
можно придти в отчаяние от сопоставления
Величайшего — Земли, разговаривающей с Космосом,
с чем-то даже невидимым — человеком,
в попытке безнадежного самоутверждения
ползущим по Божественной длани — руке…

Смотрите, Он стоит. Что делает?!
Отбрасывает яркую тень на белом снегу…
Вслушивается в Тишину безмолвную…
Чувствует, как через него — от Земли к Небу —
проходят вертикальные токи…
А может быть, просто стоит.
Только это навряд ли…

\Устраивают горы на «курортах» специальные трюки
для туристов, проникающих туда, куда их не зовут…

Вдруг напрягается Тишина — раздается глухой взрыв —
и снежная масса скользит откуда-то куда-то.
Взрыв почти не слышен, но, убеждалась в том не раз,
всегда головы поворачиваются в нужном направлении,
чтобы убедиться, снежная лавина сошла…
Сошла, к счастью, не здесь, а там…

У горных спасателей есть собаки, выученные раскапывать мучеников, попавших в лавину, в которой снег, останавливаясь, слипается, переставая пропускать воздух… Пожалуй, в этом предложении вместо любимого мною троеточия нужно ставить точку.

Поднимаясь вверх, не стоит смотреть вниз, во всяком случае — слабонервным. Пропасти затягивают…

Однажды, разнежившись на южном склоне Терскола, я захотела уйти в тень, повернула за скальный выступ и оказалась над пропастью. Помню, сделать шаг назад было очень трудно. Помню и другое — тропинку в стене над пропастью, что вела к пещере. Может быть, мне тропинка с пещерой привиделись, как последнее в жизни воспоминание…

Случается, над горами повисает безоблачное небо.
Дымка рассеивается — горизонт уходит в Бесконечность.
Открывается Земля нерукотворная —
созданная в один из шести Дней Творения.

Такие картины нужно людям видеть, лучше — почаще.
Нет, не для того, чтобы падать на колени
в мольбе о Всепрощении. Совсем напротив…
Чтобы учиться дерзновенности Созидания,
одухотворенного Идеей, ничем не ограниченной:
ни Пространством, ни Временем…

А может быть, лучше на себя ответственности не брать
и на колени упасть в смирении, самоуничтожении?..

СНЕЖНЫЕ ГОРЫ…

Уже полдневная пора
Палит отвесными лучами, –
И задымилася гора
С своими черными лесами.

Внизу, как зеркало стальное,
Синеют озера струи
И с камней, блещущих на зное,
В родную глубь спешат ручьи…

И между тем как полусонный
Наш дольний мир, лишенный сил,
Проникнут негой благовонной,
Во мгле полуденной почил, –

Горой, как божества родные,
Над издыхающей землей,
Играют выси ледяные
С лазурью неба огневой.

Ф.И. Тютчев. 1829.
Написано в г. Зальцбурге,
где находятся гора и озеро Унтерберг.

Хотите забраться на высокую каменную груду над крутым склоном, взмахнуть крыльями и… Не лететь, а, вздохнув полной грудью, вобрать в себя Красоту Мира во всей ее потрясающей целостности. Генрих Гейне опять в душе зазвучал…

Когда тебя женщина бросит, — забудь,
Что верил ее постоянству.
В другую влюбись или трогайся в путь.
Котомку на плечи — и странствуй.

Увидишь ты озеро в мирной тени
Плакучей ивовой рощи.
Над маленьким горем немного всплакни,
И дело покажется проще.

Вздыхая, дойдешь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины,
Ты вздрогнешь, окинув глазами простор
И клекот услышав орлиный.

Ты станешь свободен, как эти орлы.
И, жить начиная сначала,
Увидишь с крутой и высокой скалы,
Что в прошлом потеряно мало!

Это — Правда: горы меняют масштаб,
соотнося личное даже не с земным — Вселенским.

Есть мир Бытийный, где действуют Закономерности, определяющие Главное в Истории Земли… Горные хребты — свидетели истории Земли, литосфера которой когда-то двигалась, прорастая горами, застывала, превращаясь в причудливый узор, чтобы предстать в неизменной Вечности своей. Перед кем?!

Сейчас — перед нашими глазами — горы живы:
изменяются — разрушаются, осыпаются?
Если да, обратный ход Времени запущен
и нужно лишь последние тысячелетия считать?

Есть другой мир — со-бытийный: со-причастный Бытию.
Чувство со-причастности одного мира другому нельзя терять, а потому необходимо подниматься на горные вершины…

Чтобы смотреть в глаза Вечности и Небу…
Чтобы не придавать мгновенности земного существования
чрезмерно большого значения, ведь мы уйдем, а они…
Они — эти горные хребты — останутся…

Чувствуете, разговаривая с горами, я не набираюсь сил, я их теряю… Правда, есть другие люди: не созерцатели — альпинисты, что горные вершины покоряют. Уловили — не пропустили? В общепринятом понятии закреплен приоритет Альп над остальными горами. От себя прибавляю: на нескольких из которых мне удалось побывать, когда сил на то доставало. Сейчас я о путешествиях в горы вспоминаю, мучительно содрогаясь от их нескрываемого превосходства…

Поверьте, жить в горах, даже в предгорьях —
психо-эмоциональная нагрузка не для слабых людей:
можно не выдюжить и вместо всевидящего орла
превратиться в нечто противоположное —
гигантской мощью уничтоженное…

О, горцы…

Рабочий сезон в горах тянется с июня по сентябрь: когда снег сойдет и вновь укроет территорию фермы и прилежащие окрестности, сделав затруднительным сообщение с внешним миром. Есть туристические «зимовья» при фермах, при хижинах со специальным перечнем услуг и возможностей проживания.

Что это за объект — не знаю. Главное для меня в фотографии — грустное ощущение, вызываемое оставленным людьми жильем. Нет следов их пребывания. Не поднимается над крышей в небо дымок. Значит, внутри никто не доит коров, не вяжет чулок, не шьет одежд, с детьми не играет.

Приют оставлен небожителями,
приют небожителями оставлен:
зимние невзгоды — не для них,
они ждут прихода летнего Рая…

Альпийские галки — красивые черные птицы великолепных пропорций — непременно появляются рядом с людьми и позорят свою красоту попрошайничеством, как петербургские белые чайки, что роются в помойках.

Атрибут Красоты — соблюдение внутреннего достоинства,
даже гордости: учат Горы, тому же учит и Море…

Мягкий склон исчерчен следами горных лыж. Люди здесь явно бывают. Мимо проезжают? Берут в потаенном месте ключ и по договоренности с хозяевами, сколько хотят, здесь живут?

Ставни заколочены, никто на стук в дверь не отвечает.
А я… хотела бы здесь жить с октября до мая: позднюю осень, долгую зиму, раннюю весну, когда все расцветает.

Помню, видела в Терсколе пустынников, спускавшихся в Баксанское ущелье из «Приюта Одиннадцати». Их глаза, высветленные ослепительным снегом и солнцем, были прозрачными, с детским выражением. Они не могли говорить. Откуда-то появлялись и куда-то исчезали, оставив после себя тень воспоминания.

Не исчезнуть насовсем, как-будто не было тебя,
а превратиться в тень, что где-то бродит,
свидетельствует о том, что пребывание наедине
с собой и Вечностью — Благо…

Ох, горе мне, горе. Кто-то повернул к зимовью
и обратно вернулся. Видно оставаться ему наедине с собою нет надобности.

Так кто-то не стал небожителем,
кто-то небожителем не стал…

Сколько толкований снимку можно придумать — сколько толкований!

Вокруг дома снег взрыхлен. Прохожих мимо прошло — не счесть. Кто-то , похоже, даже в дверь стучался. А дом прячется в сугроб, будто за людьми подсматривает: вдруг кто-то захочет вместе с ним в снег зарыться, с горным склоном слиться, затаиться и до весны молчать…

Кто следующий свою трактовку даст?

Церковь сложена из камня, что раздробился и в Куб сложился — форму самую простую: Абсолютную, самую подходящую для Храма — «жилища Бога».

Посетителям одного из самых фешенебельных горно-лыжных курортов нужна встреча с Богом на горной вершине? Думаю, курортники приезжают и уезжают — колеблются в сезонном ритме, как морские волны. Баварский дух на горах остается неизменным с тех давних лет, когда закладывались традиции… «Религиозное усердие обитателей Баварских Альп не вызывает сомнения, поскольку вера оставалась единственной защитой от опасностей, поджидающих пастуха или охотника на каждой скале, во всяком ущелье».

Наверное, так в горах церкви появлялись…

Оказавшись на горных вершинах, человеку, даже очень сильному, хочется войти согбенным в Храм, чтобы помолиться? Я это чувство уважаю, но — не разделяю.

Горы настолько старше христианской религии.
Они родились, когда Мир творил Высший разум —
«Бог Неизвестный», замысливший все и вся,
что было, есть и будет, в том числе и смену религий.

Церковь-точка стоит, Церковь-точка гудит,
мне сообщая весть о том, что и она —
пространственно-временной резонатор,
соединяющий Землю с Высшим небом.

На Высшее небо человек не может попасть,
но знать о его существовании он должен.

Напряжение гудит?
Напряжение ввысь улетает?
Я в напряжении том растворяюсь…
О, Высший разум…

Да-да-да! Я это помню: горы меняют масштаб…

Человеческая жизнь перестает быть всепоглощающей:
появляются Горы, в которых запечатлено присутствие Бога.
Разного. По привычке — Того, кто взял на себя вину
за греховность всех поколений человеческого рода.
Чаще — Бога-Творца: создателя Мироздания.
Реже — Высшего разума, что за всем наблюдает…

Цивилизованная жизнь — такая малость,
ибо она — порождение человека,
стремящегося к недостижимому богоподобию.
Хорошо, что Горы об этом напоминают людям.

Крест на вершине Цугшпитце — не Распятия, что представляет собой чисто латинский крест. В этом изменены все пропорции, добавлены детали, в других крестах таким образом не сочетающиеся. Каков смысл Креста? Предположений может быть так много, что я их ряд даже не открываю.

Летом на вершине Цугшпитце снега нет. Это мне и нужно, чтобы попасть туда, куда зимой не попасть. Куда? Пока не скажу, но знайте: я куда-то вас веду — в какую-то определенную точку, что среди гор обретается.

Фасад показывает, как Цугшпитце поднимается ввысь на отметку в 2962 метра, проходя через несколько ландшафтных поясов, но не достигая высот нашего Эльбруса с его вечными снегами и ледниками.

Привожу сравнительные данные… Эльбрус — двухвершинный седловидный конус вулкана. Западная вершина имеет высоту 5642 метра, восточная — 5621. Они разделены седловиной в 5200 метров и отстоят друг от друга примерно на 3 километра. Последнее извержение датируется 50 г. н. э. ± 50 лет.

Эльбрус почти вдвое выше Цугшпитце.
Эльбрус был действующим вулканом 2 000 лет тому назад:
совсем недавно, совсем недавно…

Недавно?! Чувствуете, как в негодовании содрогается
Вечность, в горах на века запечатленная?

Нашли Крест на одной из вершин?
Посочувствовали жалкости человеческих упований на Богов?
Перевели взгляд на каменную стену с серпантином?
Кто из живых существо этот график на каменной тверди
протоптал? Вряд ли человек. А может быть, именно он
в самоутверждении за диким зверем самозабвенно гонялся,
в пропасть срываясь и на стену взбираясь вновь…

Поняв тщетность человеческих усилий,
Вечность перестала содрогаться…

Цуг, в переводе с немецкого, — упряжка, при которой лошади или быки идут друг за другом гуськом. Отсюда видно, что точно также могут располагаться в пространстве и горные пики.

Цугшпитце — не одна гора, а целый ряд пиков,
свернутых в фантастической спиралью.
Характерный для меня вопрос — кто сворачивал?
Думаю, неизменные течения вод в бушующем океане,
что трудились на славу, не заботясь о последствиях,
а они — перед нами: то, что теперь плывет над облаками…

Внизу — у подножия Цугшпитце — расположились два слившихся воедино городка: Гармиш и Партенкирхен. Там селятся все те, кто в горах отдыхает. Оба городка процветают.

На переднем плане — завершие горного хребта, утонченно-истонченное, напоминающие плавниковые лучи у рыб. Зачем рыбам спинные плавники, понятно: чтобы при плавании держать вертикаль. А горам зачем? Чтобы тянутся вверх, исходя из последних сил? А дотянувшись, осыпаться — разрушаться, теряя в тысячелетиях достигнутую высоту?

Как бы то ни было, сравнение горных хребтов
с окаменевшими змее-рыбо-драконьими существами
распространено в мифах всех народов горных.
Драконы и горные хребты — детища одной Природы,
только живые и неживые, а может быть, живые тоже…

Тишина: ищу глазами то, зачем я по горам вас водила…

Тишина: ищу глазами то, зачем я по горам вас водила…

Вот она — искомая точка, что на вершине горы появилась.
Видите?

Это — приют настоящего Небожителя: королевских кровей.
Кому, как не королям, среди такой красоты жить пристойно.
Замок стоит на высоте 1800 метров. Такие горы вокруг;
Цугшпитце, Альпшпитце, Драйторшпитце и другие вершины.

То-то войдет с горами в контакт,
душу напитает чувствами и мыслями о Высоком.

Замком, все признают, это скромное для короля сооружение можно назвать лишь с большой натяжкой. Предлагают называть замок иначе — охотничьим домом, забывая, что Людвиг не любил охоту. Что же он здесь делал?

Поднимался на вершины, чтобы стать ближе к Небу?
Созерцал горные хребты, убегающие в бесконечность?
Размышлял о сущности бытия и королевского предназначения?
Строил планы — личные и государственной важности?

«Сказочный король» Людвиг II здесь был несколько раз:
праздновал свои именины или день рождения.
Все предположения о небожительстве —
романтическая чушь, поэтические преувеличения.

Габриэле Д’Аннунцио писал… «Этот Виттельсбах притягивает меня мощью своей гордости и своей грусти. Этой бесконечной любовью к уединению, этой страстью дышать воздухом самых неприступных и пустынных горных высот, этой решимостью быть одиноким и неуязвимым в своей жизни, Людвиг Баварский поистине король, но король самого себя и своей мечты.»

В данном случае, это ни на чем не основанное утверждение.
Ну, как же, ведь он указал построить себе дом в таком месте!
Неважно, что говорят факты: поэтов свой ход мыслей.
Поищем и мы архитектурные свидетельства «pro et contra»…

Дом — деревянная резная шкатулка в неопределенном стиле, точнее — неопределимом. На горное шале дом не похож: слишком затейлив, совсем не прост — так безделушка, изделие на забаву, в котором нет подлинного чувства.

Горы величавы и просты в своей суровой подлинности.
Альпийские хижины своей простотой горам отвечают.
В этом доме не живут. В этом доме в жизнь играют,
а наигравшись вдосталь, дом-игрушку бросают.
Не знающие «сказочного короля» выдумывают о нем сказки.

Я в предположениях резка? Горы лжи не допускают.

Турецкая комната, занимающая весь второй этаж, украшена в богатом оттоманском стиле с окнами из цветного стекла, огромными павлиньими перьями и мебелью с золотыми инкрустациями. Людвиг любил праздновать здесь свои именины или день рождения: слуги одевались в турецкие костюмы, располагались безмолвно в живописных позах на диванах, курили кальян. При этом и сам Людвиг, пользовался каким-нибудь кальяном из своей богатой коллекции. Верный заветам французских романтиков, он курил гашиш и опиум и с клубами дыма переносился в своем воображении на Восток.

Вот такое разочарование…
Не нужны были Людвигу горные вершины:
он от них в восточной роскоши скрывался.
Дом этот был бы на своем месте на Босфоре,
а здесь — в Альпах — он несуразица,
отнимающая величие того, что есть,
вызолоченной мишурой его подменяющая.

Ах, Людвиг, первое знакомство и такое неудачное.

Судя по замку Нойшванштайн, Людвиг II был романтиком.
Судя по замку «Шахен» Людвиг романтиком не был.
Оба замка начали строиться одновременно — в 1869 году.
Нойшванштайн — Новый замок на Лебедином утесе —
поднялся во всей своей славе. Этот не выдюжил.
Почему? Может быть, потому что Людвигу
не по плечу были горные вершины? Или…

Они его обессиливали, как истого баварца,
повергали в равнодушие ко всему и к себе тоже,
заставляя прятаться в чем угодно,
лишь бы не оставаться наедине с Вечностью?

СНЕЖНЫЕ ГОРЫ — НЕБОЖИТЕЛЕЙ ПРИЮТ,
НО НЕ КАЖДЫЙ НЕБОЖИТЕЛЕМ БЫТЬ МОЖЕТ.

В этом, думается мне, трагедия Баварии,
что проросла «ЗАМКОМ ОРЛА», до которого, к счастью,
еще далеко, потому что мы находимся в самом начале темы,
когда различить можно лишь истоки дальнейшей жизни…

БАВАРИЯ — ЭТО ЭДЕЛЬВЕЙСЫ И НЕЗАБУДКИ… —>