Доминанты в любом городе — здания общегородского назначения. Если город — столица, их назначение должно быть общегосударственным. Возникает в рассмотрении Петербурга Петровой поры следующий ряд памятников архитектуры: Петропавловская фортеция; Адмиралтейская крепость-верфь, Двенадцать коллегий, Кунсткамера, Свято-Троицкий Александро-Невский монастырь… Стоят обычно доминанты на главных городских площадях. Вот с них-то и начнем разговор.
Первая площадь Петербурга — Троицкая на Городовом острове. Возникла она, благодаря счастливой случайности. Осенью 1703 года неподалеку от Домика Петра причалили голландские купеческие корабли и стало это место обрастать Гостиными дворами. В 1710 году здесь поставили деревянную Троицкую церковь, которая и дата название
площади. В 1714 — 1716 годах здесь же возвели длинный ряд мазанковых
домов для размещения Сената, Аудиенц-каморы (приемной Царя) и
Посольской канцелярии.
Высокую оценку дат первой петербургской площади Питер Генри
Брюс: «Поскольку место для торговли, суды, все публичные учреждения
и великий совет империи находятся на столь малом пространстве, это
исключительно удобно для быстрого рассмотрения дел». Действительно,
занимал кресло сенатора, проворовался, пожалуйста, — на дыбу.
Начало работ на стрелке Васильевского острова лишило Троицкую
площадь административного значения.
Петр сам выбрал место для строительства Петропавловской крепости
или земляной фортеции «Санкт-Питер-Бурх». Им оказатся остров,
называемый шведами — «Яюст Ел ант» (Веселый остров), а финнами —
«Енисари» (Заячий). Закладка крепости состоялась 16 (27) мая 1703 года.
К осени того же года строительство закончили. Есть все основания считать автором фортеции царя Петра, использовавшего систему укреплений из бастионов и куртин, разработанную французским фортификатором Вобаном.
1. Троицкая пющадь на Городовом острове. 1717 г.
Гравюра А. Ростовцева
- Первоначальная С — Петербургская крепость. По Рубану.
Три лета спустя, 30 мая 1706 года, земляную крепость начали раскатывать, чтобы на ее месте возвести более прочное сооружение — каменное. Перестройка продолжалась, с перерывами, до 1740 года. Автор каменной крепости — архитектор Доменико Трезини. Ответственность ведущихся в Петербурге работ потребовала создания специального органа — Канцелярии городовых дел, возглавляемой Ульяном Акимовичем Синявиным, на счету которого было восстановление таких крепостей, как Шлиссельбург и Нарва. «Под смотрением» этой Канцелярии строилась фортеция и на «Веселом острове».
Со стороны Троицкой площади в крепость вели деревянные Петровские ворота, выстроенные в 1707 — 1708 годах по проекту того же Трезини. В 1718 году ворота перестроили в каменные, в точности повторив первоначальный замысел /см. комплект слайдов/. Тогда же заменили деревянный барельеф К. Оснера «Низвержение Симона- волхва» на бронзовый. Двухметровая фигура Апостола Петра, венчавшая фронтон, не возобновлялась. В нишах ворот по сей день стоят две статуи. Говорят, то — Афина Паллада и Афина Поли ада.
Ворота, действительно, — триумфальные: пронизанные жизнеутверждающим настроением, свойственным всей архитектуре Петровских времен, которую так и величают — «Петровским барокко». Ворота показывают ясно, что это такое…
Если провести, мысленно, горизонтальные и вертикальные линии, очерчивающие периметр ворот, получится квадрат: праформа *- простая и чистая. В квадрате нет движения: он — абсолютная пространственная единица. Прорисовка меняет состояние архитектурной массы…
Карниз делит стену на мощный, рустованный, ордерный низ и верх с аттиком, волютами и лучковым фронтоном.
Вертикальная ось делит стену на правую и левую половины. По центру, в нижней зоне, располагаются врата. В боковых частях — ниши со скульптурой.
Целое — симметрично, но, не статично, напротив, полно внутреннего движения. Главную роль в «оживлении» архитектурных масс играют ритмы удвоенных пилястр и, конечно же, волюты, соотносящие с вертикальной осью низ и верх, правое и левое. Вертикаль, в восприятии людей, — всегда устремленность духа в Небо, побеждающая косность земных пут, тяжесть жизненных обстоятельств.
Торжество? Триумф? Обещание счастья, судя по декору ворот, сообщающих все, что должен знать всяк, сюда входящий. Куда входящий?
— «В Рай, конечно», — отвечал когда-то Апостол Петр с двумя ключами на поясе: от Рая и от Ада, на выбор.
- «Цель Петра — благосостояние его народа», — и сегодня подтверждает Афина Полиада, умнейшая из богинь, статуя которой установлена при вратах, чтобы засвидетельствовать наличие государственной мудрости у Царя.
- «Будет в России мир и изобилие», — и сегодня продолжает убеждать Афина Паллада, самая воинственная из богинь, статуя которой установлена при вратах, чтобы засвидетельствовать наличие полководческого таланта у Царя.
- «Будет России и блаженство и слава, будет», — зловещим клекотом вторит славословию византийский двуглавый орел над вратами, ведущими в крепость-тюрьму…
Завершает обещания, что завещание, барельеф, рассказывающий, как разбился о камни Симон-волхв, когда чары его развеял Апостол Петр, «случайно» оказавшийся тезкой русского Царя. Есть у сюжета не только политический, но и нравственный подтекст…
Симон-волхв — предтеча всех Антихристов. Ему подобен шведский король Карл XII, ввергший Европу в соблазн поклонения себе, как Богу. Петр — не таков: он действует по заповедям Господним, значит, Антихрист — не он!
Если так, зачем заставлять камень и бронзу убеждать петербуржцев- россиян в верности Петра божьим заветам? Ползет змеей слух за царем через все времена…
Первая деревянная церковь во имя Апостолов Петра и Павла была заложена 29 июня 1703 года. Современники рассказывают, была она «видом крестообразная и о трех шпицах, на которых по воскресеньям и праздничным дням подымали вымпелы, расписана была под каменный вид желтым мрамором». Вот так, не только жилье, но и церкви в Петербурге, начинались с «клети». Если «вид крестообразный» требовал, «клеть» становилась «четвериком в четверике». Придать «каменный вид»— тоже нетрудно, лишь бы трепетали радостно вымпелы на ветру. Детство!
Каменный Петропавловский собор Трезини строил в течение 1712 — 1733 годов. По объемному решению собор далек от крестово-купольных русских церквей. Это — базиликальный храм, то-есть здание, внутреннее пространство которого разделено двумя продольными рядами пилонов-столпов на три пролета-нефа. Однако, не близок Петропавловский собор ни к древнеримским, ни к христианским базиликам, потому что, для поддержания сходства с традиционно русским типом храма, его центральный неф прорезан световым барабаном с купольным завершием. Появление колокольни со шпилем, напротив, близко всему Средневековью: и тому, что в Европе, и тому, что на Руси. Результат — фантастическая, европейско-русская химера, появившаяся на берегах Невы. И не единственная, и не первая, судя по деревянной предшественнице Петербургского кафедрального собора.
Интерьер его просторен и светел. Длина зала — 61 метр. Высота — 16 метров. Много росписи, много позолоты. Иконостас выполнен по рисунку Ивана Зарудного. Установлен в 1727 году.
Интересен вопрос — что представляет собой Петропавловская фортеция в мире художественных ценностей?
Вглядитесь в очертания куртин и бастионов, в силуэт собора с барабаном, куполом и колокольней со шпилем высотой в 111,5 метров. Это — не просто крепость. В понятиях архитектурной композиции это нечто совсем иное — борьба вертикальных и горизонтальных сил. Здесь «горизонтали» — геометрия крепостных стен, замерших в защитном покое. Здесь «вертикаль» — высота колокольни, преодолевающей покой Земли своей устремленностью в Небо. Борьба разворачивается в системе трех прямоугольных координат, чтобы закончиться бесспорной победой.
Какая победа. Господи, столько горя впереди?
В мире художественных ценностей Петропавловская вертикаль — несомненная победа! Доставьте себе эстетическое наслаждение: посмотрите на колокольню снизу вверх, в сильном ракурсе, и постарайтесь разглядеть, на какие театрализованные ухищрения идет архитектор, чтобы нескольким кубам, поставленным друг на друга, придать стремительное движение туда, где парит в петербургском небе Ангел — Спаситель города.
Упругие изгибы двух парных волют с неподражаемой барочной щедростью создают иллюзию устремленности ввысь трех ярусов четырехугольной башни. Именно они — эти волюты, превращают трехступенчатость в восхитительную игру преодоления сил тяжести. Как в награду за победу, венчает мощное движение кубов завершие непостижимого изящества: купол-барабан — купол-барабан — шпиль и Ангел с крестом.
Петропавловская вертикаль —
художественный символ того нового,
чем должна стать Россия, устремившаяся к вершинам
духовности, могущества, процветания и славы.
Символ этот полон торжествующего самоутверждения,
светлой веры в провозглашаемый им Идешь
Если встать точно по оси колокольни со стороны входа в собор и вглядеться в скоординированные ряды пилястр, зазвучит та же тема — борьбы вертикальных сил с горизонталями, преграждающими путь вверх. Что побеждает? Вертикали, дающие упоительный прорыв к Небу. Вглядитесь в их стремительный бег: какое счастье нам обещали!
Войдите в собор и царственно-горделивой походкой направьтесь по центральному нефу к иконостасу, мерцающему в глубине воздушной перспективы. Величаво-торжественным выглядит изнутри собор, залитый светом, проникающим в зал из огромных окон в продольных стенах. Это, действительно, зал для торжественных собраний, праздников во славу побед русского оружия. Церковная служба здесь как «Небесная аллилуйя» тому, что творили «Земные Боги», саркофаги с останками которых собрались чередой у «Золотых врат».
Похоже, теми же, празднично-восторженными, чувствами рожден и вызолоченный иконостас, что уходит триумфальной аркой ввысь соборного «неба». Да, не только внешний вид собора, но й его внутреннее пространство, — все обещает счастье. Причем, здесь-сейчас, на Земле, немедленно, стоит лишь поверить в Его Правду — Правду Царя, создавшего этот «Парадиз»! Но…
Не поддавайтесь обещаниям чуда: счастье всегда впереди. К тому же, рассказ Петропавловской крепости о городе, горожанах и самой себе изначально драматичен. Не верите? Проверьте и убедитесь: художественный символ «блаженства и славы», предстоящих России, уже несет в себе… страшный зародыш трагедии, что позднее погубит и новое, и светлую веру в него. Приметы неизбежного оборачивания видны отчетливо. Эстетика требует неукоснительного выполнения закона, согласно которому в художественном произведении должны быть едины форма и содержание. Здесь этого нет! Нет изначально! Будто и не должно быть!
В Петропавловской фортеции все порознь:
внешнее выражение устремленности к высотам духа;
реальное назначение сооружения,
неотделимое от самых темных сторон российской жизни.
В Петропавловской фортеции все само по себе:
красота — «неземная»;
ужас реалий — вполне «земных».
Будто расколото сознание по границе света и тени.
Говорят, в этой расколотости — судьба России
Кто говорит? Красота крепости-тюрьмы тоже…
Скажете, как мог возникнуть столь «блистательный и трагичный» образ в воображении человека, совсем не «русского душой»? К тому же, Трезини, по мнению многих, не отличался…
Петропавловская колокольня — подтверждение сделанного в разговоре об архитекторах вывода-предположения: у Доменико Трезини был абсолютный «архитектурный слух»: он умел слышать зовы или, можно сказать иначе, умел переводить в образы идеи, «что носятся в воздухе». В данном случае, было и что слышать, и что переводить: череда образов, ведущих к торжеству Петропавловской вертикали, начинается далеко-далеко — во тьме веков общечеловеческой истории…
В художественных истоках Петропавловской победы
лежит Вавилонская башня,
что фантастическим усилием подняла Землю на дыбы,
начав столь опасный для людей спор с Небом.
Победа немыслима вне храмов Средневековья —
материализованного в камне стремления человека,
став ближе к «Горним мирам»,
испросить у них себе прощения.
Победа немыслима вне идей эпохи Возрождения,
что заставила людей, поверив в собственные силы,
взвалить на себя ответственность за Мироздание.
Победа немыслима вне отечественного опыта —
церквей в «чистом поле», что,
как былинные богатыри, ведут бой за Русь-Россию.
При всем при том, нельзя не видеть,
Петропавловская победа — особая:
не соборная, что выражается русским пятиглавием.
Здесь — вызов Одного. Не мольба, а именно вызов,
стремительно унесенный шпилем в бездну Неба.
Это героическое «вознесение» — то главное,
что рассказывает архитектурная память о
первопетербуржцах Петровой поры…
Петр выбрал место, выполнил проект Адмиралтейства в виде
открытой в сторону Невы гигантской буквы «П» с въездными воротами
и надвратной деревянной башней посередине. Заложили верфь в 1704
году. В 1705 году обнесли земляными укреплениями с четырьмя
бастионами, устроили открытую площадь перед въездом — «гласис». Тем
самым верфь была превращена во вторую крепость города. В 1718 году,
после учреждения Адмиралтейств-коллегии, верфь приобрела
административное назначение. Здание надстроили на второй этаж, над
башней водрузили железный шпиль, увенчанный изображением корабля.
Понятно, если царь намерен «ногою твердой стать у моря, верфь
для строительства военных судов необходима. Понятно,
когда вопрос о морском владычестве только решается,
необходимо устроить вокруг верфи бастионы и куртины,
валы и рвы с водой. Но, скажите, пожалуйста, зачем
нужна надвратная башня со шпилем над въездом туда, где
кипит напряженная работа?
Адмиралтейство.
1704- 1705 г.г.
Развитие — 1718 г.
Попробуем проиграть невозможное: уберем обе вертикали — и Петропавловскую, и Адмиралтейскую. От Петербурга останутся низкие ряды зданий по берегам, никак не связанные друг с другом. Значит, надвратная башня нужна, как та доминанта, что обеспечивает городу композиционную целостность. Значит, и у Адмиралтейства, как мы предположили раньше, действительно, — три автора: Петр, заложивший корабельную верфь; Время, превратившее верфь в крепость; Пространство, потребовавшее наделить утилитарное сооружение художественным содержанием.
В Адмиралтейской крепости-верфи с момента рождения
художественное начало борется с утилитарным,
а потому… ее ждет счастливая архитектурная судьба.
И крепость, и верфь превратятся в воспоминание.
Шпиль надвратной башни станет «Адмиралтейской иглой»,
определившей красоту знаменитого трехлучия.
Все будет, если есть тому начало…
Петр повелел разместить на стрелке Васильевского острова главную площадь новой столицы. В 1722 году в Петербурге был проведен первый в России архитектурный конкурс по разработке проекта застройки стрелки, которой предстояло превратиться в «Невский Акрополь», но — не сразу, а после того как в жизни новой столицы минет первый век, полный поисков, ошибок, гениальных решений.
В конкурсе приняли участие архитекторы: Гербель, Киавери, Микетти, Трезини, Швертфегер и другие. Известен чертеж Трезини, на котором изображена «внутренняя площадь», отгороженная от Невы торговым портом, пакгаузами, таможней, Мытным двором с пристроенными к ним, со стороны площади, «лавками Гостиного двора». Для связи площади с островом и морем предлагал Трезини прорыть «Долгий канат» (будущий Большой проспект), что заканчивался бы бассейном и Андреевским собором, замыкающим глубинную перспективу. Утверждения Петра удостоились л ишь Двенадцать коллегий и Мытный двор.
Двенадцать коллегий, длиной около 400 метров, возводились с 1722 по 1742 год. Помимо исторической ценности, памятник интересен, как пример поиска нового типа административного здания, а также — как образец строительства «единою фасадою». Интерьеры Петровой поры не сохранились.
От Мытного двора с обходной галереей по первому этажу, точно повторяющей шаг аркад Двенадцати коллегий, до нашего времени дошел лишенный декора фрагмент. Такой узнаваемый и такой убогий при отсутствии пилястр большого ордера, фронтонов сложных криволинейных очертаний, лепных картушей, балконов и скульптуры — всего того, что придает зданиям Петровой поры теплоту очеловеченного облика.
Петровы Двенадцать коллегий — попытка найти
новый тип административного здания в том, что есть:
«дом для именитых» — еще «особняк»,
ряд таких «домов» — уже «коллегии»…
Подобное решение проблемы — еще не победа,
но уже исток сложнейшей науки,
что станет позднее «университетом»,
в котором город — и Учитель, и Ученик,
проходящие курс Архитектурной типологии.
Все будет, если положено тому начало…
Здание Кунсткамеры заложено в 1718 году по проекту архитектора Маттарнови. После смерти автора, в 1719 году, строительство заканчивали Гербель, Киавери, Земцов. В 1727 году первый российский музей был открыт. С градостроительной точки зрения, Кунсткамера — пример несомненной удачи. Невелики и высота башни, и размах «крыльев»-флигелей, а результат — появление еще одной доминанты на Неве.
Чтобы народ поверил в «Великое предприятие», решил царь Петр освятить о место, где строится новая столица, и повелел: там — в отдалении от Петербурга, где одна из Черных речек впадает в реку Неву, основать Свято-Троицкий Александро-Невский монастырь и перенести туда из города Владимира мощи прославленного полководца — святого Руси.
Монастырь основали в 1710 году. Тогда же переименовали Черную речку в Монастырку. Возможно, сделали это для того, чтобы не возникло уточнение, ставящее под сомнение связь места с именем Александра Невского. Ведь, на самом деле, знаменитая битва со шведами новгородского войска во главе с князем Александром Ярославичем, прозванным за победу Невским, произошла не здесь, а при впадении в Неву другой реки — Ижоры.
В 1717 году Доменико Трезини сделал проект монастыря с партерным регулярным садом вдоль Невы. Трезини сделал «четвероугольник» в плане, как положено. В остальном — многовековой опыт строительства монастырей на Руси был зачеркнут сведением всего и вся к геометрическим играм светско-эстетского характера. Вспомните гравюру Зубова, на которой изображен Трезиниев монастырь, и убедитесь в том сами…
Обычно, прячется «Райский сад» за стенами обители. Он — обещание награды за тяготы жизни земной. Он — напоминание о счастье, что ожидает людей там-потом — на Небе. В Трезиниевом проекте все наоборот… В нем сад за нарядной балюстрадой не выгорожен, а раскрыт на Неву и доступен каждому, как воплощение счастья здесь-сейчас — на Земле. Подъезжающие к пристани посетители могут хорошо отдохнуть, наслаждаясь красотами сада: фигурным партером со стрижеными деревьями, фонтанными затеями со скульптурой. Кто «похочет», может зайти в собор Святой Троицы, чтобы и там наслаждаться… красотой.
«Парадиз»? «Парадиз на Неве»! Размещение «Райского сада» вне стен монастыря — главное, но не единственное отличие Трезиниева проекта от традицией выпестованного русского монастыря. Собор Святой Троицы с высокой колокольней, увенчанной шпилем, расположен в центре восточной стороны «четвероугольника», выходящей на Неву. К собору, справа и слева, идут тремя уступами кельи «братьев». В результате… возникает строго симметризированный роскошный дворец, радостно смотрящий на суету, царящую на Неве.
Вот так, будто и не было на Русской земле сложнейших монастырских комплексов с их, необычайной по глубинной отстраненности от суеты, внутренней жизнью, что даже в наше — безбожное, время оказывали очистительное воздействие на человеческие души. Все зачеркнуто — сведено к геометрическим играм светско-эстетского характера.
Освятить место, где строится новая столица России, должна была химера, собранная из перепевов Петропавловского собора и дворцово-парковых сооружений в загородных императорских резиденциях. Пророчествовала эта химера: станет-станет обещанный нам «Парадиз» тем, чем должен стать, — «градом Земным»!
В 1721 году начали рыть котлован под фундаменты по плану Трезини. Приступили к возведению собора — дело стало. Нельзя входить в православный храм с восточной стороны. На восток должна быть обращена апсида с алтарем, выгороженная из остального пространства храма стеной иконостаса, где ряды икон — та сила, что защищает самое священное место в церкви.
Архитекторы — Трезини, Швертфегер.
Гравюра Кирсанова.
Петр снял Трезини с работ по монастырю, сославшись на то, что в городе есть и более важные объекты. Строительство возглавил Теодор Швертфегер. Он усовершенствовал проект, сделав его еще более «версальским» по духу. Собор начали возводить. Однако, из- за технических просчетов появились в стенах и сводах собора опасные трещины. Простояло содеянное бывшим ювелиром в аварийном состоянии несколько десятков лет, пока его не разобрали до основания.
К 1722 году поднялся над разрытой землей лишь двухэтажный флигель северных корпусов келий. Несмотря на все неправды — неурядицы, связанные с монастырем, Царь порешил: в августе 1724 года провести торжества в Петербурге по случаю перенесения из Владимира мощей воителя-святого Руси. Куда переносить — собора-то нет? В келейный флигель, в нижнем этаже которого разместили Благовещенскую церковь, в верхнем — Александро-Невскую
Рассказывают, двинулись рано утром к монастырю пехотные и драгунские полки. За ними потянулись горожане. Кто в карете, кто верхом, кто пешим ходом. Процессия шла по «Невской першпективе», проложенной пленными шведами и содержащейся ими в невиданной на Руси чистоте.
Главное действие, конечно же, происходило на Неве.
Смотрите, плывут, как тени из «Дантова Ада». Плывут парусные корабли в полном боевом оснащении, а впереди ботик — «Прародитель русского флота».
«Виват!»
«Виват, Ваше Величество, виват-виват…»
Не нужно упреков: это — последнее торжество при жизни Петра. Через семь месяцев его не станет: истечет отпущенное ему земное время. Истечет до того, как на Неве в очередной раз вскроется лед.
Процессию встретила церковь Александра Невского,
нарядная, как дом для торжественных собраний,
более того — знаменитых «петровых ассамблей».
Да, веселился Петров двор — скоморошничал. На «Всешутейших к Всепьянейших соборах» венчали отличившихся в служении не Христу — другим богам: Бахусу и Венере. Отменные «спектакли» гремели над Невой. Каждый старался стать не тем, кто он есть, Господин представлялся простолюдином, светский чин — духовным, мужской пол — женским, животных выдавали за людей, людей рядили в животных…
Церковь пришла из того же — «перевернутого мира»,
где все наоборот, как не положено:
человек должен думать о «загробной жизни»,
она утверждает радость «жизни земной»!
Вглядитесь, с каким вдохновением рассказывает церковь обо всем об этом на своем — «архитектурном языке»: с помощью метра-ритма, масштаба, пропорций ордерного строя на фасадной стене и, конечно же, с помощью декора.
Венчают окна церкви головки… Нет, то — не бесплотные Ангелы на стенах отчих храмов. То — купидоны из свиты богини Венеры.
Водружена над капителью под излучиной фронтона чаша с вырывающимися из нее языками пламени. Если в чаше вино, то явно — не для причастия. То жажда нового пьянит сердце неугасимым огнем…
Есть у церкви завершие: барабан — даже двойной, купол — даже полуторный, и крест на месте, но… Уберите все это — и начинает греметь «церковный хор»: «Бахусе, Бахусе, Бахусе!»
А в ответ раздается тихий шепот: «Царь — Антихрист»…
Можно сомневаться в свойствах личности Царя. Не нужно осуждать его ни за насмешки, ни за хулу.
В жизнерадостности «Петровского барокко» звучит здоровый русский смех.
Только так — в смехе, изживается на Руси старое.
Только так — со смехом, делает первые шаги новое.
Есть у смеха глубинные корни: скоморошничанье —
высмеивание пороков с назидательной целью.
Только здесь и это навыворот: скоморох — сам Царь,
устраивающий «бесовские игрища» из церковных соборов.
Была причина для возникновения споров. Стояли церковники за отжившую свое правду, мешающую новому. Следовали церковники неукоснительно постановлениям «Стоглавого собора» времен Иоанна Грозного. Осуждали театр, игру в шахматы, даже игру на музыкальных инструментах. Грехом признавали стрижку бород. Грозили Божьим судом за общение с иностранцами, особенно, за подражание их «злым обычаям».
Стояла Русская православная церковь за самобытность,
грозившую «Святой Руси» погибелью, вне связи с целым Миром.
Заметили? В Российской истории из века в век повторяется один и тот же сюжет: раскалывается общество на две, редко равные, части. Одна стоит стеной за «самобытность». Другая — за «подражание Западу». Пока спорят, уходит время реальных действий и, как положено, «воз и ныне там».
И при Петре возник раскол между светской и церковной властями. У Царя — одна правда. У церковников — другая. Что делать прикажете? Как обычно, как привычно — казнить все инакомыслящих!
А, может быть, лучше обойтись без кровопролития? Может быть, лучше поступить так, как в данном случае это сделал Петр — высмеять хорошенько, чтобы знали меру в своем сопротивлении новому?
«Бахусе, Бахусе, Бахусе» — гремит «церковный хор»!
А в ответ раздается все тот же, еще и сегодня слышный, шепот:
«Наш царь — Антихрист»…
Говорят, архитектура — «немой свидетель былого».
А Вы попробуйте — обойдитесь без ее,
в камне запечатленных, обвинений — оправданий!