Красуйся дух мой восхищенный,
И не завидуй тем творцам,
Что носят лавр похвал зеленый;
Доволен будь собою сам:
Твою усерднейшую ревность
Ни гнев стихий, ни мрачна древность
В забвении не могут скрыть,
Котору будут век хранить
Дела Петровой дщери громки,
Что станут позны честь потомки.
Михайла Ломоносов.
«Ода… по коронации». 1742.
Ни один из созданных им комплексов Растрелли не проектировал так долго, как Смольный монастырь, — по сути, всю творческую жизнь. Он постоянно менял план собора, искал форму куполов храма в центре и четырех угловых церквей, совершенствовал генеральный план. Чертежи внимательно рассматривались при дворе, одобрялись, но не утверждались. Императрице тоже виделось что-то особое, превосходящее возможности даже такого фантаста, как Растрелли.
Когда был завершен проект, когда состоялась закладка келий и собора, когда развернулись работы широким фронтом, она повелела: строить собор пятиглавым, по образцу Успенского в Московском кремле, и возвести колокольню «против обретающейся в Москве Ивановской та- кож и колокола большого».
Проект был переделан очень быстро и столь же быстро утвержден. Случилось это в 1750 году. На изготовление деревянной модели ушло шесть лет. Модель показывает, получившееся — не барокко, не Растрелли, это — идеологическая чрезмерность. Она свойственна, так называемой, «бумажной архитектуре», что не должна воплощаться на деле уже по однозначности природы своей.
Зачем нужна вертикаль в сто сорок метров? Чтобы показать Миру, усилиями «дщери Петровой» свершилось все, о чем помышлял ее Великий отец? А может быть, возраст Императрицы велел поспешать — успеть утвердить в веках славу и своего правления, и собственного имени? Она, вероятно, и не возжаждала бы таких возвеличиваний, не обещай ей того пииты и зодчие, избаловавшие славословием и роскошью любезную их сердцу Елисавет.
Все, наверное, так и было, однако, важнее понять другое — как он мог пойти на столь чудовищное решение?
Тот Растрелли, которого мы знаем, должен был превзойти «Ивана Великого» по художественным достоинствам своего нового творения!
Тот Растрелли, которого мы знаем, не мог водрузить подобие Московского столпа на гигантский постамент из пяти просветных ярусов с двумя прижавшимися по бокам мини-колокольнями!
Не мог этот Растрелли поставить на периферии града вертикаль, что погубила бы раз и навсегда самое прекрасное из всего того, что дала петербургская архитектурная школа, — пространственно-временную режиссуру целого! После Смольнинского столпа город не оправился бы никогда и не превратился в «Единство многообразия» Неба — Вод — ансамблей на островах, плывущих в Море.
В чем причина столь внезапной потери, несомненно, присущего Растрелли абсолютного, архитектурно-музыкального, слуха?
Увлекла чрезвычайная сложность технической задачи? Захотелось Всемирной славы создателя восьмого «чуда света»?
Соперничество Петербурга с Москвой и Киевом втянуло в земную суету? В Троице-Сергиевом монастыре под Москвой князь-архитектор Ухтомский, пособлявший Растрелли при строительстве Кремлевского дворца, возводит чудо-колокольню. В Киево-Печерской лавре трудится тоже поднимает колокольню в высоту, Шедель, что не справился без Растрелли с проектированием и строительством Андреевского собора. А в Петербурге, где творит сам Растрелли, достойной столичного града вертикали нет вообще, потому что Петропавловская колокольня, Петром- Трезини вознесенная в небо, обрушилась во время пожара.
Отметим, для размышления, событийные меты временных игр? Макет Смольного закончен в 1756 году. Петропавловская колокольня обрушилась в 1757 и простояла в таком виде 20 лет. Елизавете, возвещавшей Миру о достигнутых Россией «Блаженстве и славе», стоило бы позаботиться о вертикали, хранившей память Отца, а не возводить новую -собственную.
И все же, мне кажется, в глубине произошедшего лежат более сложные и тонкие порывы, вырастающие из того, что изначально присуще монастырской затее…
Читаем пояснение Растрелли к выполненному им проекту: «Я начал постройку монастыря для ста двадцати благородных девиц. План этого монастыря — вытянутый прямоугольник, разделенный на сто двадцать комнат, с крытой галереей, ведущей в апартаменты воспитанниц… в середине одного из фасадов — здание… для настоятельницы. Со стороны другого фасада — большая трапезная, весьма богато украшенная штукатурными работами. По углам этого здания расположены четыре церкви с куполами… В середине большого двора одновременно построена большая церковь… У главного входа была построена большая колокольня в пятьсот шестьдесят футов высотой. Между оградой и строениями оставлено пространство… разделенное на сто двадцать садиков, для каждой воспитанницы. Внутри большого двора пространство между строениями и главной церковью засажено аллеями фруктовых деревьев различных сортов». Дополним описание Растрелли: «благородным девицам» отводилась просторная «келья» на втором этаже, комната для прислуги — на первом и погреб — в цокольном.
У Вас не возникает вопрос — зачем «ста двадцати благородным девицам» колокольня в сто сорок метров высотой? Пусть девицы будут наиблагороднейшими в целом свете, но, для воспитания-образования столь совершенных существ в христианском духе необходимо нечто иное, смиряющее гордыню?..
Говорят, Императрица Елисавета Петровна, впадавшая в религиозный экстаз после особо долгих празднеств, собиралась удалиться сюда на склоне лет своих… История таких примеров не знает. К тому же, Растрелли поставленную передним проектную задачу определял без ссылок на томление духа блистательной Елисавет. Значит, все делалось для девиц, которые, на самом деле, были тут не причем…
Начинаем созерцать то, что можно увидеть сегодня. Главная точка восприятия, как это свойственно архитектуре эпохи Абсолютизма, — на главной оси монастыря. Чтобы оценить получившееся по достоинству, лучше начать процесс погружения во внешне видимое с Кикиных палат, что расположены слева от главной оси и немного дальше главной точки восприятия.
Кикины палаты, действительно, — дом на радость себе и людям, потому что он сомасштабен человеку. Мы знаем, городом для людей Петербург не станет. Почему? Повернитесь направо и посмотрите «в лицо» Смольному монастырю…
Дух захватывает от его Божественной красоты, полной какой-то неземной, или призрачной, гармонии! Господи, какое торжество совершенства!
В Смольнинском ансамбле, как нигде и никогда,
разыграна тема «Небесного четвероугольника»
в трехкратном восхождении к Горним высотам…
Заверите темы восхождения таково…В центре композиции — собор. В плане это — квадрат, совмещенный с крестом. Над центральным квадратом на пилонах с колоннами, на подпружных арках и парусах, как положено, возносится купол «неба» на высоком, двухъярусном, барабане, увенчанном декоративным малым барабаном, главкой и крестом. Вокруг, согласно четырем сторонам света, — четыре, тоже двухъярусные, башни-колокольни, тоже увенчанные главками и крестами.
Слышите, как звучит небесная тема в звоне куполов и крестов, вознесенных ввысь мощью внутреннего четырехстолпного пространства?!
Срединный «четвероугольник» в плане монастыря — воплощение «Райского сада». Он образован расположенными вокруг собора корпусами келий, крестообразными по планировке. В четырех углах келийного креста — четыре церкви: одноглаво-однокупольных на вытянутых вверх барабанах, увенчанных главками с крестами.
В этом «Райском саду»… Нет, о нем чуть позже.
Внешний «четвероугольник» расположен за корпусами келий в защите монастырской ограды тех же, крестообразных, очертаний. В наружных углах ограды — подобия часовенок с куполками. По назначению своему, то -множество садиков для прекрасных девиц, где они должны работать, гулять и, обязательно, петь «аллилуйю». Все? Нет, девицы и здесь не причем: музыкальную тему «Небесного четвероугольника» исполняет Архитектура…
Сделав Собор пятиглавым, Растрелли, похоже, получил огромное удовольствие от того, как традиционно русская тема, в фасадном изображении-трехчленная, ложится на барочную мелодию в свойственных ей «модуляционных репризах»: повторах переливов путем перехода из одной тональности в другую. Растрелли выдерживает трехчленность, как Закон. И для главного — собора в целом, и для второстепенного -каждого его фасада. И по вертикали, и по горизонтали. Зачем нужны все эти изыски?..
Растреллиев собор — связь между двумя Мирами:
Небесным, где все полно озвученной Гармонии,
и Земным, где все — лишь подготовка к Предстоящему.
Скажете, таковы все соборы. Таковы, но, как художественная задача, тема трехкратного восхождения к Горним мирам решается лишь в Смольном. И однако, это — не все, на что оказывается способным Великий маэстро. Подумайте, зачем Растрелли совместил квадрат с крестом? Ради отвлеченной красоты планировочной схемы? Вряд ли, все это — очередные архитектурные мистификации…
Согласно приемам, характерным для Барокко в целом, где стен нет, а здания есть, все, происходящее с архитектурным пространством, должно «закрепляться», обретать явь, с помощью колонн. Для эффекта, колонны обычно усиливаются пилястрами — их «белыми тенями» на фоне голубого неба, что было когда-то стеной. Появление углов при вписывании креста в квадрат — великое благо для увеличения числа колонн!
Смотрите… От центрального портала, слева и справа, уходят в глубину три колонных «кулисы». Перспективное сокращение заставляет увидеть то, чего нет на самом деле: ближнее становится выше, дальнее — ниже и…
Собор идет нам навстречу, радуясь этому,
как долгожданному событию.
Он идет, легко и торжественно ступая по Земле.
Ощущение легкости и торжественности «поступи»
прекрасного Собора возникает из-за «эффекта парения».
Собор не покоится на Земле.
Собор имеет внутреннюю точку равновесия.
Она — там, где рука мастера рисует овальное окно
над двукрылым разрывом фронтона главного портала.
Появлению «эффекта парения» помогает многое. И оконные обрамления. И, конечно же, аттик: этаж над антаблементом. Он украшен расставленными в ритме колонн кронштейнами-перевертышами.
Кронштейны — специально придуманная архитектурная форма, что должна поддерживать любой вынос над стеной, сопрягая вертикаль и горизонталь криволинейной линией. Растреллиевы кронштейны ничего не поддерживают — их волюты расположены внизу. И рождается из «перевернутости» уже знакомый нам, по «Петровскому барокко», трюк. Точка в пространстве становится источником сил, что, разворачиваясь спиралью, тянущейся вверх, вовлекают в свою устремленность к Небу стоящие под кронштейнами колонны. Кронштейнов на аттике ровно столько, чтобы все здание начало «парить» над Землей.
Приглядитесь, кронштейны украшает картуш с двумя головками с крылышками. Ассиметричный картуш — тоже источник сил, но, других — ставящих точку в движении вверх первых двух ярусов собора. Третий, четвертый и пятый яруса просветных барабанов поднимутся сами, получив столь мощный подпор снизу.
«Райский сад» в дворовом «четвероугольнике» имеет масштаб танцующих колонн, где мы — начальная, исходная мера. Значит, мы здесь — не хозяева, мы — вечные гости, приглашенные на праздник, а потому, должны делать все то, что нам предлагают хозяева. Встаем на любую из четырех осей, поднимаем вверх голову и…
Это трудно понять, легче ощутить, имея наш опыт исполнения «архитектурных экзерсизов». Для Растрелли ажурная решетка и огромный архитектурный ансамбль различаются между собой только количеством пространственных мерностей. В решетке события разыгрываются в двухмерной плоскости. В монастыре — в трехмерной. Там и там главное в событии — внутреннее движение, приводящее в определенное состояние и форму, и того, кто оказывается в поле ее воздействия…
Основа Растреллиевых мистификаций —
определение точек в Пространстве,
источающих особые энергетические силы.
В данном случае, идущие от Земли к Небу…
Устремленность в Небо очищает душу.
Если так, пространство Смольного монастыря,
пронизанное вертикальными токами,
спасительно, как чудодейственная молитва.
Не понять-не ощутить этого, что не узнать в толпе Господа Бога.
В Смольный монастырь нужно приходить, как можно чаще, и тихо стоять, ничего не прося у Неба: Архитектура не понимает повседневного языка — ее речи о Высоком… К тому же, Растреллиева архитектура не допускает мысли, что мы в чем-то нуждаемся, она твердит свое…
В Мире, устроенном по законам Гармонии,
не может быть страданий, горя, слез,
там все счастливы, счастливы, счастливы…
Этот мир — «Горний», что ждет нас, когда «жизнь земная минет» и погибнет
вся эта рукотворная красота? Нет-нет…
Этот Мир рядом, вокруг и внутри нас,
потому что его созидает то состояние человеческой души,
что становится созвучным Мировой гармонии.
Я хочу поверить Вам, фантаст Растрелли, но, не могу: мне слышен в Вашей дивной мелодии Плач. А Михайле Васильевичу Ломоносову все видится совсем иным…
Великолепными верхами Восходят храмы к небесам;
Из них пресветлыми очами Елисавет сияет к нам…
Я думаю, и Вы не согласны с Ломоносовым: Елисавет «к нам не сияет»: она для нас — не едина со славой Всероссийской, она для нас — сама по себе… Но, будем осторожны в навязывании своих представлений Прошлому: не понять действий людей из другого Времени, не разделяя их мироощущения. Чего нам не хватает? Монархического сознания, согласно которому Императрица — Божество, творящее Должное!
Впадая в страшную иллюзию совмещения Должного с Имеющимся, Растрелли не мог не сделать «башню-вопль», что погубила бы дивную музыку Смольного монастыря, потому что его сердце жаждало служения «Блаженству и славе России», олицетворением которой была Елисавет. Во имя этого служения он был готов принести в жертву свой изысканный архитектурно-музыкальный слух.
Время не позволило Растрелли осуществить иллюзию,
что, воплотившись в колокольне в сто сорок метров,
стала бы явной Ложью.
Время позволило обрести явь только тому,
что определило путь Санкт-Петербурга к его художественным высотам.
Фантастические творения Растрелли обещали…
Град Петров поднимется на уровень Божественной гармонии,
забыв о том, что любой город, даже самый прекрасный,
должен быть, в первую очередь, городом для людей.
Смольный монастырь — начало восхождения, полное света.
В завершении его город обратится в «камень холодный»,
от которого «веет духом немым и глухим»…
То Вечность покончит с верой в сейчас текущее мгновение.
Если бы свет начинаний пронизывали не только иллюзии…
Смольный монастырь возражает…
Без иллюзий жить нельзя.
Без иллюзий жизнь пуста, как сон без сновидений.
Без иллюзий умирает душа.
Нет, я не могу спорить с Вами, граф де Растрелли. Вы — гениальный мистификатор, заплативший за великое умение воплощать Божественную гармонию слепотой в жизни Земной.
Лучше ответьте, что стало с Вами там-потом?..
Вы строите чертоги Олимпийским богам? А они, оказавшись в христианском мире не у дел, проводят там свою Вечность, танцуя под музыку скоординированных осей?
Что бы ни стало с Великим маэстро там-потом, возникает вопрос о произошедшем здесь-сейчас. Как мог Растрелли сохранить веру во Вселенскую гармонию после того, как в еще незаконченной им «Фантастической симфонии» грянул, резко оборвав все струны, по-русски трагедийный финал?