Как лютый мраз она прогнавши,
Замерзлым жизнь дает водам;
Туманы, бури, снег поправши,
Являет ясны дни странам…
Поля цветами красит вновь:
Так ныне милость и любовь
И светлый дщери взор Петровой
Нас жизнью оживляет нов ой.
Михайла Ломоносов.
«Ода… на прибытие». 1742.
А в Петергофе — в Петергофе, как повелось с Петровой поры, Безграничное пространство с помощью иерархии планировочных осей решает судьбу грандиозного архитектурного комплекса. Устремленность в Безмерное хранит величие Петровых идей, принадлежащих теперь уже Прошлому. Елизаветинская пора привносит свое. Что именно?
Мы стоим в главной точке на главной оси Верхнего сада под огромным небом, укрощенным Архитектурной гармонией. Зеркально-осевая симметрия определяет планировку сада и дворца. Пропорции придают двум планировочным мерностям — глубине и ширине, третью — высоту. Уравновешенность верха и низа, правого и левого, дальнего и ближнего относительно главной точки, где стоим мы, превращает наев центр Мироздания, ради которого Небо и Воды, Земля и Архитектура устраивают весь этот грандиозный спектакль.
Все то, что обещал Петров Верхний сад, уже почти свершилось, потому что встал в глубине воздушной перспективы Растреллиев Большой Петергофский дворец. Впереди еще будут изменения, но, лишь доработки.
Вглядитесь, Растрелли подчинил силу собственного воображения тому, что сделано до него. В двух павильонах, церковном и «под гербом», мастер позволяет себе остаться самим собой. Павильоны эти рассказывают не только о том, как мистификатор Растрелли оживлял косную материю, но и объясняют, зачем он делал это.
Вы замечали, у орла — три главы, три крыла? Это сделано для того, чтобы виден был Российский герб с четырех сторон обзора — главных в системе прямоугольных координат. Отметьте, пожалуйста, подобный прием в памяти: с таким вниманием к оптическим иллюзиям Вы редко встретитесь. Это внимание говорит о многом, например…
Павильон — не простое архитектурное сооружение: он — маленький философский трактат, написанный на архитектурном языке. У него своя, чисто философская, тема — о вечности и мгновении. Обыденный опыт людей утверждает, мгновение преходяще, как человеческая жизнь. Нет- нет, -возражает Растреллиев «трактат»: сейчас текущее мгновение имеет бесконечную длительность. Чтобы убедиться в том, прочтите текст «трактата», внимательно разглядывая золотое убранство павильона «под гербом»…
Как Вам кажется, орел с трепещущими в напряжении крыльями взлетает над земной сферой или только что приземлился? Ни то — ни другое: его напряжение не знает предела, ибо он уже приземлился, но еще не взлетел. Он — застывшее в порыве мгновение, пойманное на границе между «уже» и «еще». Такое мгновение — что сама Вечность, в которой движения Времени нет. Значит, счастливая жизнь никогда не закончится, господа!
Не правда ли, напоминает главка под земной сферой цветочный бутон, что вот-вот и раскроется всеми своими лепестками? Нет-нет, не волнуйтесь, ничего подобного не произойдет, потому что напряжение главки-бутона вечно. Порыв лепестков уравновешен стягивающим напряжением валика из причудливо орнаментированных листьев. Растреллиевы главки-бутоны утверждают: в этой жизни не может быть никаких драм, трагедий, горя, только счастье Вас ждет впереди. Только счастье, счастье, счастье, господа!
Скажите, пожалуйста, орнамент, украшающий барабан под главкой, течет по простенкам между окнами или застыл? Закройте глаза — течет. Откройте — застыл. Навсегда?! Нет, на мгновение, чтобы снова течь и застывать, даря людям чудесную сказку, где Вечность и мгновение неотличимы друг от друга.
Гирлянда на кровле — апофеоз бесконечности. В ее циклически- замкнутом движении нет ничего, кроме ритмичного повтора уже бывшего. Мерный ход листьев вниз-вперед, легкий всплеск под напором изогнутой в криволинейном движении кровли и вверх-назад, к началу нового движения-скольжения. Это -ритуальный танец на месте, что подобен заклинанию…
Настоящее прекрасно, лучше его ничего и пожелать нельзя…
Радуйтесь, люди, тому, что есть, — веселитесь…
И ты — свет наш светлый, Императрица Елисавет!
Ты сама, как Солнце, освещающее Мир…
Будь счастлива, Елисавета Петровна, будь счастлива Всегда.
Бег фонтанных струй вторит декору: в мире нет ничего, кроме суммы одних и тех же мгновений, что, подчиняясь «круговерти веков», становятся вечным движением — не знающим ни начала, ни конца.
Хватит, остановитесь — хочется мне крикнуть в ответ: в реальной действительности, танец на месте, как любой повтор одного и того же, — иллюзия движения, а философия вся эта — утопия, обман или самообман, как хотите…
Как хотите — уговаривает золотой декор, струящийся по чудо-павильону: как хотите, только, не надо — не разрушайте сказку, что так прекрасна. Прекрасна. Прекрасна… Вы поняли?!
Одна из самых впечатляющих Растреллиевых мистификаций
заключается в пространственной уравновешенности
разнонаправленных напряжений:
центробежных — центростремительными;
вертикально-горизонтальных — криволинейными;
точечных -разворачивающимися по спирали…
При этом само напряжение не снимается.
Нет, оно длится в Пространстве, не изменяясь во Времени.
To-есть, длится оно бесконечно, а вместе с ним
растягивается до Вечности сейчас текущее мгновение…
Вы счастливы? Нет?! Посмотрите на павильон: орла с трепещущими от напряжения крыльями; главку-бутон, что никогда не раскроется; купол — «юпку тюльпаном», что ждет-не дождется, когда дирижер взмахнет палочкой и зазвучит музыка для танцев; гирлянду из листьев, что никогда не устанут бежать по заколдованному кругу. Если Вы поверите им, будете счастливы Вечно…
Павильон «под гербом» демонстрирует, как волшебство, те приемы, что свойственны эпохе Барокко, утвердившейся в «Парадизе» на Море и на Неве усилиями мистификатора Растрелли.
Говорят, «барокко», в переводе с португальского языка на наш, — вычурность, подобная той, что свойственна perola baroca — жемчужине причудливой формы. Это — чисто поверхностное понимание очень сложного периода в истории людей, почувствовавших предел человеческих возможностей и постаравшихся, хотя бы не надолго, спрятаться от ужаса увиденного.
Барокко в архитектуре — искусство, подменяющее реальность
иллюзией Власти над сейчас текущим мгновением.
Это искусство жизне-утверждающе, жизне-радосгно,
но, увы, не жизне-способно: одно неловкое движение ума —
и мечта, сказка, сон о Счастьи исчезают,
превращаясь в чрезмерный декоративизм.
Генерал-архитектор Петербурга Николо Микетти на всех завершиях рисовал человеческую фигурку, балансирующую на грани равновесия. То был сущностный символ целой эпохи в жизни людей. Его можно встретить и на проектах Растрелли. И он пытался совершить невозможное: в мгновенном равновесии противостоять течению Времени.
Сейчас мы покинем Верхний сад. Сделайте, пожалуйста, то, с чего мы начали его посещение. Остановитесь в главной точке на главной оси Сада. Она — перед Межеумным фонтаном с золотыми чудо-дельфина- ми, вечно бегущими вокруг золотого чудо-дракона в центре.
Остановились? А теперь еще раз посмотрите в глубину воздушной перспективы и послушайте, как на фоне героизированных Вселенских осей звучит Растреллиева мелодия: живая, жизнерадостная, завораживающе-гибкая и трогательно-сердечная…
Эпоха Барокко в жизни России — двуединство,
где уже правят Абсолюты, но, еще самоценно каждое мгновение.
Архитектура выражает подобное мироощущение,
сплавляя в целое, казалось бы, несопоставимое:
диктат геометрической схемы, свободу архитектурной формы.
Геометрическая схема определяет строго,
где и чему быть, чтобы быть на своем месте.
Архитектурная форма использует все и вся,
чтобы стать причудливо неповторимой,
не подчиняющейся ничему, кроме игры воображения.
Между «Петровским» и «Елизаветинским барокко»
столько же сходства и различий, как между начальным
и завершающим этапом человеческой жизни.
Начало устремлено в Будущее. К ясным, манящим далям
ведут прямые, как «першпективы», пути.
Завершающий этап — попытка закрепиться в Настоящем,
превратив его в повтор того, что было, есть и будет.
Что было и будет? То, что есть сейчас. Сейчас. Сейчас…
Петергофский ансамбль, прожив долгую-долгую барочно-классицистическую жизнь, не изменил и в дальнейшем главной теме, так полно высказанной архитектором Франческо Бартоломео Растрелли, украсившим все и вся во имя Славы Всероссийской, на радость Императрицы Елисавет дивным узорочьем, подобным восхитительному, изящному allegro в музыкальных произведениях той же эпохи.