ВЕНЕЦИАНСКИЙ КАРНАВАЛ — ПРАЗДНИК СМЕРТИ…
Да-да, и есть причина тому:
Жизнь в Венеции связана со Смертью точно так же,
как Смерть — уход в Небытие — связана с Бессмертием —
преодолением Небытия в вечном существовании Духа.
О таком сочетании говорят многие поэты-провидцы.
Привожу стихотворение Валерия Брюсова «Венеция» (1902)…
Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,
В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?
Парадокс: «прах» — тлен, распадение плоти —
не может иметь трехмерную форму,
а тем более не может быть «прекрасным»!!!
В следующих строфах поэт уточняет смысл утверждения…
…От условий повседневных жизнь свою освободив,
Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив.
Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака
И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века.
И доныне неизменно все хранит здесь явный след
Прежней дерзости и мощи, над которой смерти нет.
Венеция, в своем художественном бытие, «хранит следы дерзости и мощи», оставленные создавшим ее «прекрасным, как солнце горделивым» человеком — свободным от повседневных уз. Такая Венеция, вопреки всем законам, неподвластна Смерти.
ТАКАЯ — ПРЕКРАСНАЯ, СВОБОДНАЯ — ВЕНЕЦИЯ
БЕССМЕРТНА В ВЕКАХ: ПОЛНА ВЕЧНЫХ ЖИЗНЕННЫХ СИЛ,
ДАРОВАННЫХ ЕЙ «ТВОРЧЕСКИМ ПОРЫВОМ» ЕЕ СОЗДАТЕЛЕЙ.
«Рукописи не горят», господа,
если они освящены творческим гением…
ПРЕКРАСНЫЙ, РОСКОШНЫЙ, БЕССМЕРТНЫЙ ПРАХ становится содержанием и сутью Венецианских карнавалов. Их участники — не просто ряженые. Их участники соединяют в себе два несовместимых образа: Смерти и Жизни. Образ Смерти — маска: безжизненная, мертвая. Образ Жизни — ярко-многоцветный, изощренно-изукрашенный наряд.
Что делать, чтобы пережить это единение несовместимого? Веселиться, танцевать, праздновать… Что? Победу Жизни над Смертью или Смерти над Жизнью? Победы не может быть: противоположности неразрывны, не способны существовать друг без друга…
Так веселимся, вопреки жизненным обстоятельствам,
веселимся, что-то празднуя, господа!
Через глазницы мертвого лика смотрит живой взгляд.
О чем-то спрашивающий. На что-то отвечающий.
Молча… Беззвучно… Безнадежно…
Неужели он вас не пугает —
этот гипнотический взгляд на мертвом лике?..
Маски столь мертвы, что любой узор на них
смотрится разверзшейся раной…
Первая, ближняя маска — вечный плакальщик Пьеро.
О чем он плачет? О том, что Жизнь невозможна,
когда тебя никто не любит… Лучше Смерть…
Маски, прежде всего женские, столь мертвы, потому что создает их попытка передать образ АБСОЛЮТНОЙ КРАСОТЫ. То — идеальная по пропорциям красота, не зависящая от случайностей, как все совершенное или состоявшееся раз и навсегда. Подобная красота выпадает из жизни, что есть непрерывное изменение — становление и разрушение…
Венецианские маски мертвы и мертвящи.
В ином случае они — не венецианские маски,
завораживающие связью Смерти с жизнью живой…
Возникают вполне правомерные вопросы: когда появились Венецианские карнавалы и были ли такими же первые — исконные — маски?
Венецианский карнавал, как всё и вся, уходит своими корнями в глубокую древность. Думаю, даже не в Римские сатурналии, выполнявшие социальный заказ по игровому снятию различий между людьми. Уходят корни Карнавалов в Мистерии, в которых во всех культурах проигрывались в виде представления таинственные, сущностные связи между Бытийным миром и событийным. Бытийный мир — Богов и Природы. Событийный — Мир людей. Мистерия — постижение таинственной сути взаимоотношений двух Миров с помощью тщательно простроенного — превращенного в ритуал — представления.
Люди всматривались в себя и видели
собственную слабость, незащищенность, зависимость.
Люди всматривались в явления Природы и понимали
необходимость установления союза с ними.
Мистерии — способ установления союза,
найденный людьми античных времен.
Карнавалы — способ продления и поддержания
мистического союза людей с Высшими таинственными силами.
Карнавалы без мистических целей — простое ряженье,
обеспечивающее разве что веселье ради веселья.
Такие действия — без высоких смыслов — обречены
быть натужными и недолгими, как все поверхностное…
Ответ на вопрос, когда именно состоялся первый Венецианский карнавал, имеет несколько версий. Самая ранняя версия относится к X веку. Случилось это в 998 году, когда юные жители Венеции вернули своих невест, похищенных пиратами. По второй версии первый Венецианский карнавал прошел в 1094 году, когда Венецианская республика получила по договору с Византией огромные преимущества в средиземноморской торговле. Третья версия гласит, что первый Венецианский карнавал произошел лишь в 1162 году во время празднования победы Венецианской республики в войне против патриарха Ульрико. Горожане шумной толпой высыпали на площадь Святого Марка, где предались пиршеству и веселью.
Обратите внимание, по всем трем версиям суть Карнавала
сводится к веселью, праздничному пиршеству,
в котором принимает участие весь город.
Есть другие сведения, в которых представления о Карнавале обретают свои исконные черты — ряженья… В документах от 1268 года впервые публикуется информация, что во время ВЕНЕЦИАНСКОГО КАРНАВАЛА должны использоваться ВЕНЕЦИАНСКИЕ МАСКИ. Более того, известно, что век спустя в Венеции был создан фонд сбора средств для проведения ежегодного Венецианского карнавала. Значит…
В XIII веке Венецианский карнавал стал
неотъемлемой частью жизни Венеции.
И был этот XIII век тем блистательным моментом,
когда Венецианская республика достигла
наивысшего расцвета — стала могущественной державой.
Ввожу уточнения… Светлейшая Республика Венеция (Республика Святого Марка) существовала с конца VII века по 1797 год. Располагалась в северо-восточной части современной Италии, имела колонии на территории государств, лежащих в Адриатике, бассейнах Эгейского, Мраморного и Чёрного морей. Институт дожей просуществовал в общей сложности ровно 1100 лет (697—1797).
В конце XV столетия Венецианская республика была богата, могущественна, внушала страх своим врагам. Среди её населения научное и художественное образование было распространено более, чем в среде всех других европейских наций. Торговля и промышленность процветали. Простой народ Венеции неслыханно богател, так как налоги были незначительны, а правление имело мягкий характер, когда дело не касалось политических преступлений.
В эту пору, по-видимому,
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КАРНАВАЛ был ПРАЗДНИКОМ ЖИЗНИ…
Тему для многих последующих Венецианских карнавалов дала великая победа Венецианской республики в сражении с турками в 1571 году. Эхо того пиршества дожило и до наших дней, ведь и теперь в карнавальной толпе на Сан-Марко обязательно промелькнет или пышный тюрбан, или яркие широкие шаровары.
Известны программы проведения ранних Венецианских карнавалов… Сначала бойцовые собаки сражались с быками. Потом на залитую кровью площадь выбегали акробаты, шуты и танцоры. Завершал представление пышный фейерверк.
Ранние венецианские маски копировали образы языческих богов плодородия. С течением времени маски стали видоизменяться — отражать важнейшие события в жизни горожан, отмечать самые громкие достижения венецианцев.
Можно предположить, что в пору расцвета Венецианской республики самыми распространенными были «маски с выражением лица». В «масках-лицах» закреплялись образы героев важнейших событий в жизни венецианцев. Герои из реального мира становились главными действующими лицами ПРАЗДНИКА ЖИЗНИ, которым был в ту пору Венецианский карнавал…
Никак не скажешь, что эта «маска-лицо» с ПРАЗДНИКА ЖИЗНИ? Да, потому что это — современное толкование темы Венецианского карнавала, что стало принципиально иным.
До нынешнего времени дожили очень определенные «маски, имеющие выражение лица». Обычно это — мужские маски, в которых олицетворен символ Власти — власти должностного лица, прежде всего, Дожа и его официальных сподвижников.
На фоне дворца Дожей, что, став музеем, утратил свое государственное назначение, «должностные лица» смотрятся чрезвычайно выразительно. Они оживляют былое, причем, не самые светлые его стороны. Мне при встрече с такой «маской-лицом» всегда казалось, что это — один из трех государственных инквизиторов, расправлявшихся с политическими преступниками в Светлейшей Республике Венеции…
Вот маска в ее классическом виде Medico-della-peste: Доктор Чумы или Лекарь Чумы. В старину одним из самых страшных бедствий для Венеции была чума, которая посетила город несколько раз и уничтожила огромное количество жизней. Маску Medico della Peste в обычное время не носили, но во время эпидемии ее надевали доктора, посещая пациентов. В ее длинный клювообразный нос помещали различные ароматические масла и другие вещества — считалось, что они предохраняют от заражения чумой. Поверх одежды врач носил темный длинный плащ из льняной или вощеной материи, из-за чего изрядно походил на зловещую птицу, а в руке держал специальную палку – чтобы не прикасаться к зачумленному руками. Отсюда и название – Лекарь Чумы.
Лекарь Чумы — черная, зловещая птица: ворон с поля боя, гриф с могильника. Его дама становится такой же птицей, и вместе они образуют мистический род, имеющий непосредственную связь со Смертью. Некоторых — немногих — они спасают от беды. В основном, служат ее мрачным символом.
Образы Смерти в Венецианском карнавале столь многочисленны и разнообразны, что невольно возникает мысль о когда-то родившейся и поддерживаемой Венецией ЛЮБВИ К СМЕРТИ.
Эта мысль утвердилась, когда я вышла за Пьяцетту, отправилась к Соломенному мосту, чтобы сменить впечатление, и вдруг увидела… Со встречной стороны на мост поднимается шеренга человек в десять. Все одного роста, по выправке — явно молоды. Все в черных плащах с красным подбоем и белых мертвых масках, без украшений. В страхе я прижалась к ограждению моста. Чеканя шаг, они прошли мимо. Отстраненные от суеты, безразличные к живому и, одновременно, что-то напряженно высматривающие. Я подумала…
Это — Стражи Смерти. Они следят за порядком,
чтобы на празднестве не было настоящей радости, веселья,
ибо здесь все живое должно быть мнимо, иллюзорно,
чтобы духа Смерти не возмущать…
Город наполняется сказочными персонажами, придворными дамами и кавалерами. Таинственные и завораживающие карнавальные маски, исторические одеяния, населяют Венецию волшебством. Кажется, все друг с другом взаимодействуют, и не просто так — раскланялись и пошли дальше. Нет, между придворными разыгрываются какие-то дворцовые интриги…
В интригах участвуют женщины с напряженным выражением лиц и горестно сжатыми губами. Мужским масками принадлежит активная роль: они не терпят несправедливости, они кричат, всех обвиняя, всех что-то делать заставляя. Завязка есть. Что будет дальше?..
Дальше развернется психологическая драма или кровавая трагедия. Все зависит от накала страстей действующих лиц и от воображения зрителей, наблюдающих за Спектаклем, в котором что-то задано, но ничто не явлено, ничто не озвучено. Все иллюзорно, мнимо, ирреально… Происходит то, чего не происходит — только кажется…
В дни Карнавалов Пьяцца Сан-Марко и Пьяцетта
превращаются в огромный театральный зал,
где все — и зрители, и актеры — режиссеры,
получающие наслаждение от игры
в Театр Человеческих Страстей… 
Ничто не бывает вечным: вслед за расцветом Светлейшей республики наступил закат и никакое благоразумие не могло его остановить. Венеция теряла свои завоевания. На это ушел весь XVIII век…
С 1718 года Республика почти перестала принимать участие во всемирной торговле. Она довольствовалась сохранением своего устаревшего государственного строя и удержанием за собою, при соблюдении строжайшего нейтралитета, некоторых владений с 2,5 миллионами подданных.
В войнах, возникших вследствие Французской революции, Венеция утратила свою самостоятельность. В 1797 году, по заключении предварительных мирных условий с Австрией, Бонапарт объявил Республике войну. Тщетно пыталась она уступчивостью и переменой конституции склонить победителя на милость. Последний дож, Лодовико Манин, и Большой совет принуждены были 12 мая 1797 года подписать своё отречение. Затем, 16 мая, город Венеция без сопротивления был занят французами. Часть областей перешла к Австрии, Ионические острова стали владением Франции.
1100 лет Венецианской республики отшумели, истекли.
От всего, что было, осталось воспоминание,
запечатленное в роскоши венецианской архитектуры.
Декретом Наполеона Венецианские карнавалы были запрещены,
но они продолжали проводиться, в принципе видоизменяясь:
становясь ПРАЗДНИКОМ СМЕРТИ, а не ЖИЗНИ…
В XVIII веке главными действующими лицами Венецианского карнавала стали герои итальянской комедии Дель Арте: на улицах появились сотни и тысячи Арлекинов, Пьеро, Панталоне, а прелестная Коломбина была признана лицом, или, скорее, маской Карнавала.
Возникла в XVIII веке и дожила до наших дней традиция в первый день Карнавала спускать по канату над площадью Сан-Марко с колокольни механическую голубку — Коломбину, из которой сыпется конфетти. Дождь конфетти служит знаком официального начала карнавала. Сразу вслед за этим наступает время безудержного веселья с печалью, невидимой лишь для поверхностного взгляда.
Маскарадные костюмы, в которых изобретательность авторов не знала границ, сохранились. «Маски с выражением лиц» стали малочисленными. Главенство захватили «венецианские маски без выражения лиц», что придавало героям мистическую загадочность живых и, одновременно, не живых — иномирных — существ…
Есть еще один сюжет, разыгрываемый в Венецианских карнавалах, который нельзя упустить. То — единство СМЕРТИ (Танатос) и ЛЮБВИ (Эрос). Родоначальницей этой темы, пожалуй, можно считать написанную Томасом Манном в 1911 году повесть «СМЕРТЬ В ВЕНЕЦИИ».
Ведущими проблемами романов Томаса Манна являются ощущение рокового приближения смерти, близость инфернального, потустороннего мира, предчувствие краха старого миропорядка, краха, ведущего к ломке человеческих судеб и представлений о мире. Все эти темы нередко переплетены у Манна с темой роковой любви. Возможно, это связано с увлечением писателя психоанализом (пара Эрос — Танатос).
В 1930 году Муссолини запрещает проведение карнавала. В 80-х годах XX столетия карнавал возрождается. В настоящее время Венецианский карнавал длится на протяжении нескольких недель, привлекая до миллиона туристов, желающих посмотреть и показать миру великолепные костюмы и карнавальные маски.
Открытие Венецианского карнавала начинается с празднования старейшего в Венеции праздника Festa delle Marie (празднование освобождения девушек из рук пиратов из Истрии). Представления «Комедии Дель Арте» проходят при столпотворении на площади Святого Марка, позже производится салют из конфетти и вся толпа начинает карнавальное шествие по улицам Венеции.
Костюмы, казалось бы, имевшие точную стилизацию, в сочетании с мертвыми масками превращали женщин в фантастические, иномирные существа, подернутые флером любви не к Жизни, а к Смерти…
Существа, даже в ярких, солнечных одеяниях были печальны. Они о чем-то говорили, скорее — о чем-то просили, но беззвучность общения не позволяла их понять, а тем самым превращала в ряженые манекены, механические куклы, истомившиеся в безжизненном плену…
В XVIII веке Венецианский карнавал достигает пика популярности, а использование масок делает его уникальным мировым культурным событием с совершенно особым содержанием.
Есть тому свидетельство, лежащее вне Карнавалов… Мотив СМЕРТИ пронизывает всю мировую венециану — литературную. Мысль о гибели красоты, единственной и несравненной, возникает у каждого, кто так или иначе соприкоснулся с Венецией, и всякий отзывается на нее по-своему. Среди авторов русской венецианы есть и такие, которые словно бы жаждут освободиться и от этих раздумий, и от притягательности Венеции и готовы разрубить гордиев узел бескомпромиссным заявлением о неизбежной смерти города.
Дмитрий Философов, находясь в Венеции летом 1902 года, пишет: «…теперь нет венецианской республики, а есть только мертвый, нездоровый, сырой город, медленно подвигающийся к своему падению». «Венеция, с точки зрения современной культуры, — добавляет он далее, — мертвый город, который сохраняет свое значение лишь благодаря богатству сохранившейся в нем старины». Притягательность Венеции Д. Философов объясняет привязанностью человека к музеям вообще, которая, с его точки зрения, вытесняет из сознания людей, посещающих водный город, понимание его эклектичности и устарелости. Очерк Д. Философова в общем венецианском контексте русской литературы выглядит как эпатажный, провоцирующий на полемику.
Свойственный XVIII веку неудержимый дух флирта и измены, чувство полной свободы и ожидание волнующих приключений притягивали на маскарад аристократию со всей Европы. Слава и популярность карнавала были столь высоки, что даже высокопоставленные особы не считали зазорным инкогнито принять участие в беспредельном веселье. В дни карнавала все подчинялось венецианской маске. В масках не только веселились, но также ходили на службу и за покупками, в театры и на свидания. Маска отменяла все нормы поведения, и в карнавальные дни и ночи, когда католическая церковь стыдливо отводила свои взоры от венецианских улиц, не совершить под ее покровом грехопадения считалось плохим тоном.
Даже женские монастыри превращались в те дни в танцевальные залы и заполнялись мужчинами в масках. Судя по исторических заметкам, венецианские монахини тех времен завивались, носили декольтированные платья, не закрывавшие стройных ног, а грудь прикрывали, лишь когда пели в церковном хоре. Почти каждая имела любовника, с которым тайно встречалась. А уж если таковы были нравы монахинь, то можно себе представить, что вытворяли в дни празднеств остальные участники карнавала. Захлебываясь от безудержного веселья венецианцы пытались снискать счастье и любовь, щедрой рукой спуская остатки материального благополучия, нажитого предшествующими поколениями.
XIX век — эклектики и историзма — продолжал осваивать и развивать заданный закатом Республики типаж Смерти. Мировая венециана «литературная — заняла в преображении праздника ведущее место. Русская венециана дала образы, пожалуй, самые проникновенные. Особенно, пограничный Серебряный век…
На фотографии — всем известный «турист» из одноименного фильма, действие в котором происходит в Венеции. Актер Джонни Депп — знаменитый, признанный одним из голливудских красавцев, как нельзя кстати оказывается в Венеции: его лицо, типологически, — самая, что ни на есть, доподлинная Венецианская маска.
Оно абсолютно симметрично: ничто никуда не съезжает, не косится. Все части целого абсолютно сомасштабны: ничто не выпирает, не проваливается. Оно имеет абсолютно правильные пропорции — будто построено по правилу «Золотого сечения». Результат…
Актер становится жертвой маски. Он пытается преодолеть ее власть: быть одним, другим, третьим, но всегда остается собой — человеком с прячущимся под мертвым ликом завораживающим внутренним миром. Будь то злодей, чудик, жертва… Для зрителей, улавливающих некую таинственность образа, воздействие актера непреодолимо…
Вот вам Венецианская маска в яви…
Герой фильма отдает за него огромное состояние
и добивается своего — становится неуловимым…
