В одном из интервью Тарковский пояснял замысел фильма «Ностальгия» так: «Я хотел рассказать о РУССКОЙ ФОРМЕ НОСТАЛЬГИИ — о том типичном для нашей нации состоянии души, которое охватывает нас, русских, когда мы находимся вдали от родины. В этом я видел — если хотите — свой патриотический долг, так, как я его сам ощущаю и понимаю.
Я хотел рассказать о ПОХОЖЕЙ НА СУДЬБУ СВЯЗИ русских
со своими национальными корнями, со своим прошлым
и своей культурой, своей землей, друзьями и родными,
о той глубинной связи, от которой они не могут отрешиться
всю свою жизнь — куда бы ни забросила их судьба…».
Три женских фигуры, ещё одна — мальчика, кроме них
(или вместе с ними) — большая овчарка и белый конь вдали.
Пейзаж по своей поэтике — чисто русский.
Снятый в Италии — захлёбывается сердце от горя.
Все фигуры символичны, однозначно узнаваемы…
Женские фигуры — символ родного по крови:
того, что не зависит от внешних обстоятельств,
неразрывно в пространстве-времени, везде с тобой.
И собака — символ постоянства:
она — друг, с которым не расстаются.
Белый конь — символ счастья, что там — вдалеке — ожидает.
Мальчик — главное: то, чему предстоит пройти
из Прошлого в Настоящее и в Будущее.
Он — Время, текучее, как Река.
Когда идут титры, звучит русский свадебный напев «Ой вы, кумушки». Из него вырастает первая часть «Реквиема» Верди (Requiem aeternam — «Вечный покой»). Соединение заупокойной мессы с обрядовым плачем покоряет каким-то тайным сходством.
параллельно горизонтальному обрезу кадра. Она выезжает ниоткуда
и уезжает в никуда, символизируя чистое движение? Нет…
Никакое воспроизведение кадра не сохранит того, что есть в фильме… В нём туманы переливаются, они — перламутровые, причем — разноцветные: то розовые, то синеватые, то сиреневые. Тени от кипарисов тоже объёмны и тоже разноцветны. Но… всё приглушено, неярко, разбавлено, размыто… А главное — ненадежно и изменчиво, как выяснится позднее, в точном соответствии с душевным состоянием главного героя.
Из машины выходит она — переводчица Эуджения…
— Приехали, слава Богу.
— Говори по-итальянски, пожалуйста.
— Извини. Я остановилась подальше, чтобы можно было пройти пешком. Ты посмотришь, это удивительно. Когда я первый раз её (фреску) увидела, я просто заплакала. А этот цвет? Напоминает мне осенние сумерки в Москве. Нескучный сад… Ну что, идёшь?
— Не хочу. Я подожду тебя внутри.
Из машины выходит он — писатель Горчаков.
Поворчав, идет следом за Эудженией…
— Я сказал не хочу. Надоели мне все ваши красоты хуже горькой редьки. Я сказал: НИЧЕГО НЕ ХОЧУ ДЛЯ СЕБЯ ОДНОГО.
Тарковский в интервью дал пояснения: «Вначале впечатления Горчакова от Италии носят чисто познавательный характер, но вскоре он понимает, что когда вернётся домой, они останутся лишь ЧИСТО ВНЕШНИМИ, и это вызывает у него чувство тоски, так как он знает, что уже никогда не сможет забыть эти впечатления. Сознание того, что нельзя извлечь ничего нового из своих итальянских познаний, что он не сможет поделиться своими впечатлениями со своими друзьями и близкими, только усиливает его душевную боль, делает пребывание в Италии мукой».
— Вы тоже хотите ребёнка или собираетесь вымолить его?
— Я пришла просто посмотреть.
— К сожалению, когда сюда приходят ради развлечения, без мольбы, тогда ничего не происходит.
— А что должно произойти?
— Всё, что ты пожелаешь, всё, что тебе нужно. Но, как минимум, тебе нужно встать на колени.
— У меня не получается.
— Посмотри, как они это делают.
— Они привыкли.
— У НИХ ЕСТЬ ВЕРА.
— Да, может быть…
— Я хотела бы спросить у Вас, извините. Как по-вашему, почему только женщины так часто молятся?
— И ты это спрашиваешь у меня?
— Вы видели здесь много женщин…
— Я — простой пономарь и не знаю…
— Но Вы задумывались, отчего женщины набожнее мужчин?
— Ты это должна знать лучше меня…
— Потому что я — женщина? Я никогда этого не понимала…
— Я — человек простой. Но, по-моему, женщина нужна для того, чтобы рожать детей, растить их с терпением и самоотречением.
— И больше, по-вашему, она ни на что не годится?
— Я знаю, что ты хочешь быть счастливой, но есть и нечто более важное…
Эуджения печально думает о своём — том, в чём позднее она признается Горчакову…
— Нет, не понимаю я тебя… Ты мне все уши прожужжал о Мадонне дель Парто. Мы проехали пол Италии. Вся эта дорога, туман. Почему ты даже не зашёл в церковь взглянуть на неё?!
— Извини, а этот твой музыкант — Сосновский, почему хотел вернуться в Россию, если знал, что опять станет крепостным? Почему ты сам такой замкнутый — не понимаю…
— На, прочти и поймёшь.
— А письмо, которое нам дали в Болонской консерватории…
— Ты что читаешь?
— Стихи Тарковского…
— На русском?
— В переводе, довольно хорошем…
— Выброси это немедленно!
— Переводчик, кстати, хороший поэт…
— ПОЭЗИЮ НЕЛЬЗЯ ПЕРЕВОДИТЬ: ИСКУССТВО НЕПЕРЕВОДИМО.
— Насчёт поэзии я могу ещё согласиться, что она непереводима. А музыка, например?
— «Кто-то с горочки скатился»…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Просто русская песня…
— А как бы мы без этого узнали Толстого, Пушкина? Ну, и просто поняли Россию?
— Ничего-то вы в России не понимаете!
— Тогда и вы ничего не понимаете в Италии, если вам ни к чему Данте, Петрарка, Маккиавелли…
— Куда уж нам убогим…
— Что же нам делать, чтобы узнать друг друга?
— НУЖНО РАЗРУШИТЬ ГРАНИЦЫ.
— Какие границы?
— ГОСУДАРСТВЕННЫЕ…
и мистическое сочинение «Диалоги о Провидении Божьем».
Лилия — атрибут св. Екатерины.
Голос Эуджении за дверью:
— Андрей, когда же ты встанешь? Я тебя жду внизу завтракать. Это удивительное место. Сюда даже святая Екатерина наведывалась.
— Что?..
Екатерина вела аскетический образ жизни. Её желанием было полностью избавить себя от плотских зависимостей. К концу жизни она достигла такой высокой степени аскетизма, что «питалась только Святыми Дарами, спала лишь полчаса в двое суток, много молилась», причём спала она на голых досках и вдобавок носила вериги. Когда в юности мать взяла её на тёплые источники Баньо-Виньони, Екатерина выбрала самый кипящий из них, залезла в воду, где никто кроме неё не решался купаться, и представила, что она пробует, каковы адские муки.
И ещё, то, о чем не упомянула Эуджения… Семья принуждала девушку к браку, начиная с 12-го дня рождения, но Екатерина решила посвятить «своё девство» Богу, обрезав, для начала, золотые кудри, «которыми она так много нагрешила и которые так возненавидела». За непокорство родители заставили её заниматься работой по дому, но в конце концов, по рассказу жития, увидев, как к ней на голову спускается голубь, они поняли, что это знак её предназначения и перестали ей препятствовать.
Доменико говорит, проходя мимо Эуджении и Горчакова: «Никогда не забывайте того, что Он сказал ей — святой Екатерине: «Я есть Тот, Кто Есть; ты есть та, кого нет».
Слова Бога цитируются, как они записаны в житие святой, составленном её сподвижниками. Слова эти стали ключевыми для аскетического и самоуничижительного мировоззрения Екатерины и всех, кто разделяет её учение.
— Почему они говорят, что он — сумасшедший? Он — не сумасшедший: у него есть ВЕРА.
— Сейчас в Италии закрыли много психиатрических лечебниц. Не всех взяли домой. Вот они и живут отшельниками.
— Никто не знает, что такое БЕЗУМИЕ. Мы не хотим понять их. Они страшно одиноки. Но, я уверен, они ближе нас к ИСТИНЕ.
— Говорят, теперь у него появилась НОВАЯ ИДЕЯ. Он зачем-то должен войти в бассейн с горящей свечой. Конечно же, все думают, что он хочет утопиться, и выталкивают его. В общем, спасают.
— Я В ЭТО НЕ ВЕРЮ.
— Сам спроси у него.
— Можно пригласить его пообедать с нами?
— Когда — сейчас? А ты знаешь, сколько сейчас времени? Всего семь утра…
в который попали мы, когда пали «государственные границы»:
«Вы все много говорите о свободе, но если вам дать эту свободу,
вы не будете знать, что с ней делать».
Героиня фильма Эуджения говорит о русских эмигрантах:
«Вы уезжаете не в другую страну, а на другую планету».
Она считает подобное восприятие свойственным русским комплексом. Возможно, так и есть. Тарковский о фильме: «Я хотел рассказать о русской форме ностальгии — о том типичном для нашей нации состоянии души, которое охватывает нас, русских, когда мы находимся вдали от родины. В этом я видел — если хотите — свой патриотический долг, так, как я его сам ощущаю и понимаю. Я хотел рассказать о похожей на судьбу связи русских со своими национальными корнями, со своим прошлым и своей культурой, своей землей, друзьями и родными, о той глубинной связи, от которой они не могут отрешиться всю свою жизнь — куда бы ни забросила их судьба…».
Безусловно, это суждение справедливо,
но лишь для предыдущих волн эмиграции — не нынешних.
от общества Италия – СССР Эуджения (Домициана Джордано).
Горчаков погружён в себя, Эуджения — красавица, богиня, жаждущая поклонения, — томится. Между ними — исходный конфликт непонимания…
Эуджении непонятно, при чём тут «государственные границы». Для неё все проблемы сводятся к одной антитезе: «любит — не любит». Для нас, к счастью (?), сегодня этого разделения тоже не существует. Почему я поставила знак вопроса? Потому что на смену этим границам пришло другое разделение…
Тарковский: «Мой фильм — прежде всего о конфликте двух форм цивилизации, двух разных способов жизни, двух разных способов мышления. Кроме того, о тех трудностях, которые возникают в отношениях людей… Например, отношения между Горчаковым и молодой переводчицей. Их любовная история осталась в фильме незаконченной. Но мне хотелось показать, как трудно быть вместе, когда так мало знаешь о другом. Легко завязать знакомство, труднее познать друг друга. Но если эту линию фильма рассматривать под более крупным углом зрения, то и она говорит о том, что нельзя культуру ни импортировать, ни экспортировать.
Мы у себя дома только притворяемся,
что знаем Данте и Петрарку, это ошибка.
И итальянцы тоже ошибаются, уверяя, будто знают Пушкина.
И если допустить, что в этом нет ничего существенного, то тогда никогда не будет возможным донести культуру своего народа до чуждого этой культуре иностранца».
