Чтобы оценить красоту царственного града, нужно «взлететь умом под облака» и увидеть ту землю, по которой протекает Нева.
Нева — могучая река длиной всего лишь в 74 километра. В нее впадают 26 рек и речушек. Самые значительные из них — Мга, Тосна, Охта, Ижора, Славянка.
В пору становления русской государственности приневская земля принадлежала Господину Великому Новгороду, очень дорожившему прямыми морскими связями с остальным миром. Соседние государства придерживались той же политики. Шли бесконечные войны. Самый главный и давний противник России в борьбе за выход к Балтийскому морю — Швеция.
Точка земли, где разворачивались основные действия, — остров в истоках Невы, напоминающий по очертаниям орех, а потому, так и названный — «Ореховый», «Ореховец», «Орешек».
1240 год. Шведский флот входит в устье реки Невы, поднимается до впадения в нее реки Ижоры. Начинается захват окрестных земель. Новгородский князь Александр Ярославин наносит по шведам столь блистательный удар, что в память об этом событии его начинают именовать Александром Невским.
1300 год. Шведы сооружают при впадении Черной речки в Неву крепость Ландскрону, что значит — «Венец Земли». Кажется, войнам не будет конца…
1323 год. На острове «Орешек» устраиваются переговоры, в результате которых заключается «Вечный мир», что подтверждает права Новгорода на Ижорскую, Водскую земли и часть Корелии. Нева для русских — «чистый путь» в море.
Успеху переговоров весьма содействует крепость бревенчатая, возведенная на острове в том же году по приказу Князя Юрия Даниловича, внука Александра Невского.
1348 год. Король шведский Магнус Эриксон идет «крестовым походом» наприневские земли. После шестинедельной осады захватывает крепость «Орешек», но — не удерживает ее.
1352 год. Новгородцы возводят на острове «камен град», что после присоединения Новгорода к Москве становится стражем всей Русской земли.
1617 год. После несчастий «Смутного времени» новый Российский царь Михаил Федорович, первый в династии Романовых, вынужден заключить, так называемый, «Столбовский мир». Согласно ему, приневские земли становятся «Ингерманландией» — собственностью Шведской короны. Крепость «Орешек», в подтверждение прав на нее новых владельцев земли, именуется «Нотебургом».
Владычество шведов на Неве длится почта целое столетие—до того самого момента, когда положение дел изменил внук Царя Михаила — Петр Алексеевич Романов.
1702 год, 11 октября. «Преславная виктория»! «Нотебург» взят и переименован в «Шлиссельбург», по-русски — «Ключ-город».
«Сим ключом много замков отперто» — писал Царь Петр. Попробуем отпереть еще один — тот, что связан с художественным образом города, основанного год спустя в устье Невы… Вглядываемся в силуэт крепости с иноземным именем, мысленно дорисовывая все то, что возникает само по себе: по внутренней логике и поэтике своей. Видите — поднимается из невских вод древний русский город?.. Прячутся за его многобашенными стенами многоглавые церкви, узорчатые терема… Это, конечно же, — он…
В истоках художественного бытия
Санкт-Петербурга лежит «Китеж-град»:
и во временном смысле — то русло единой традиции,
и в пространственном — по местоположению.
Плывем по реке далее, стараясь пережить, как событие, торжественно-величественный поворот Невы на Запад — туда, где в глубине воздушной перспективы возникают сказочные петербургские острова с дворцами, домами, церквями…
Они обещали сделать счастливыми всех россиян. Обещали не раз. Я думаю, они проверяют нас на долготерпение. Проверят — и сбудется обещанное на петербургских чудо-островах. Сбудется.
Не поддавайтесь искушению утопий…
Утопия, в переводе с греческого, — место, которого нет и не может быть в реальности: среда того, что есть.
Утопия—не мечта, не фантазия, где главное—свобода воображения. И не идея, для которой важна лишь логическая стройность всех построений. Тем более, не причуда, каприз, прихоть, неотделимые от своеобразия вызвавших их чувств. Она — и то, и другое, и третье, и еще кое-что…
Утопия — вечный мираж Всеобщего счастья,
возникающий то в одном, то в другом месте земли,
что, не становясь реальностью,
порождает все новые и новые поиски невозможного.
Утопия — не то воспоминание о «Земном Рае»,
не то упование на него…
Самые древние утопии — «елисейские поля», «острова блаженных», где в полном счастье жили боги, герои, позднее — праведники.
«Острова» эти были расположены на краю земли. Всегда на западе— со стороны заходящего солнца. Они — всегда острова: часть суши, окруженная водой. На части создается особый, идеальный мир Всеобщего благоденствия, противопоставленный остальному миру. Здесь вода — препятствие. Его необходимо преодолеть, чтобы достичь желанной цели. «Нечестивцам» сделать такое не под силу. Здесь вода — защита от «скверны».
«Острова блаженных», многие то подтверждают, бывали когда-то давно доступны и для людей, но — только для самых избранных. Известно, поэт Гораций призывал сограждан — «самых лучших из глупого стада», бежать на эти «острова» из самоистребляющегося в гражданских войнах Рима Не успели. Из-за дерзости людей закончился «золотой век» на Земле и Юпитер отдал «острова» в распоряжение бессмертных Богов, что живут на Небе. Отдал лучшее своим: все — как везде и всегда.
Понятие «утопия» ввел в обиход гуманист-рационалист эпохи Возрождения — Томас Мор. Он написал в 1516 году «Золотую книгу, столь же полезную, как и забавную, о наилучшем устройстве государства и новом острове Утопии». Злую роль сыграла в судьбе Мора «забавная книга». Автора ее казнили по приказу английского короля. «Утопией» стали называть все, чего не только нельзя, но, самое главное, и не следует воплощать в реальности. Табу!
Правда, в следующем веке, в ходе революции 1640-1660 годов, очередного английского короля Карла 1 тоже казнили. Однако, на понимании утопии торжество справедливости не отразилось, напротив. Английская революция подтвердила: чем красивее обещания, тем сильнее разочарование.
История людей показывает: для утопий реальность —
что «механизм оборачивания» в анти-утопию.
Почему происходит подобное? Не будем спешить: российская история в свое время расскажет об этом удивительные вещи. Рассмотрим то, что можно увидеть сейчас, поискав ответ на вопрос — вычерчивал ли Петр генеральный план города, что должен был стать первоосновой идеального Мироустройства?
Историки архитектуры ищут нечто подобное и не находят. Повод, толкающий на бесконечные поиски, — подозрительная неясность сведений, приводимых в мемуарах современников Петра.
Так, Питер Генри Брюс пишет:«…Царь всегда появляется в качестве частного лица, как, впрочем, и везде, и его сопровождают лишь один паж и один слуга, несущий математические инструменты и чертежи, ибо Царь— превосходный чертежник, разбирается во всех областях математики и очень сведущ в фортификации, архитектуре, кораблестроении и устройства всякого рода механизмов».
Сообщение польского посла еще определенней и тем самым подозрительней. Он пишет без обиняков:«Царь чертил план города и измерял берега реки, ее рукава и каналы. Теперь город уже большой, и его все застраивают, и если Царь еще сколько-то проживет, то сделает город громадным».
На Брюса ссылаться не стоит. По его мнению, знания Царю были нужны совсем для другой цели. «Поскольку он является выдающимся знатоком, сведущим во всем, то другие вряд ли могут ввести его в заблуждение». Россия…
В сообщении польского посла нет сведений, что за план чертил Царь. Может быть, то была картина живописных островов, образующих дельту Невы? Да, и было ли это вообще?
Я думаю, по природе своей, Петр не мог разработать все досконально, а потом — когда проект морально устареет, приказать воплощать его в действительности. Очень похоже, все рождалось, как издавна повелось на Руси: сначала сделал — потом переделал и так далее — без конца. Однако, есть предположения большей весомости…
По художественным истокам своим Санкт-Петербург,
как и «Китеж-град», если и утопия, то — особая:
отвечающая иррациональной природе русской души,
что, вместо продумывания желаемого до деталей,
уповает на образ, в котором запечатлена жажда чуда,
Чуда — во что бы ни стало, любой ценой и сейчас!
Сообщение 1710 года «Царь со временем хочет превратить Санкт- Петербург в Венецию, проведя улицы-каналы, как в Амстердаме». С выбором образца для подражания трудно не согласиться. Судите сами: воспевает «Северную Венецию» в Голландии поэт XVII века — Константейн Хейгене…
«Прибереги восторг, о незнакомый друг,
По поводу чудес, простершихся вокруг:
Что стоят все слова о царствах небывалых —
Пред роскошью, что здесь отражена в каналах!
Гармония воды и звонких мостовых,
Магнит для ценностей и кладезь таковых;
Вдвойне Венеция: дворец тысячестенный,
Торф, ставший золотом!
Немотствуй, гость почтенный;
Рекут: роскошен Рим; кричат: красив Каир, —
Но Амстердаму честь воздаст в молчаньи мир!»
Первый генеральный план Санкт-Петербурга начал разрабатываться в 1715 году. Его автор — Доменико Трезини. Это — тот самый «первый чертеж», который Петр подписал «в бытность нашу в Петербурге», то- есть до последовавшей в 1717 году заграничной поездки и встречи с Леблоном.
На план невской дельты нанесено все то главное, что уже выстроено на ее берегах по указу Петра: и Петропавловская крепость, и Адмиралтейство, и дворцы над водами, и ремесленные слободы с военными поселениями. Многие объекты, во всяком случае—крепостные, действительно, имеют первоначальные чертежи, выполненные самим Царем.
Новое на генеральном плане — бесчисленные линии слобод и планировка Васильевского острова, превращающая его в «водный город» с улицами-каналами, «как в Венеции-Амстердаме». Несомненно, вычерчивал план Трезини под присмотром Петра, потому что был Трезини, история не дает возможности в том сомневаться, «правой рукой» Царя. Приведенные основания заставляют считать авторами первого генерального плана столицы Петра — Трезини. Что получилось у них? Разглядываем… Черная геометрическая сетка каналов превращает землю в лист бумаги, жестко расчерченный на прямоугольники. Только очертания берега напоминают, что это — остров.
Прямоугольники разделены на крошки-участки с домами «по архитектуре», в «один горизонт», что стоят «единою фасадою» по «красным линиям». В них будут расквартированы войска? Нет, они для горожан: «именитых», «зажиточных», «подлых».
И здесь правит жесточайший диктат Геометрии и Числа. Они превращают план острова в «указ к действию»: «По порядку номеров, рассчитайсь!», «На месте, строем, шагом марш!»… Первая линия — десятая — двадцатая… Двадцать домов — разрыв, еше двадцать домов — еще разрыв, и еще… Один дом— такой, другой — как-будто бы иной, по сучи — все дома одинаковы.
Начиная с 1717 года указы Царя твердят, как заклятье, одно и то же: рыть и рыть каналы на Васильевском острове.
Зачем? Из-за «отражений зданий» в них?
Не только, но и затем, чтобы, превратив жизнь горожан-россиян в кромешный «Ад», приучить их к плаванию!
Еще не вырыты каналы, еще не выстроены дома, указы Петра требуют: переселять всех на остров, рушить крыши старых домов и не позволять чинить— пусть переезжают!
Боязнь скорого на расправу Царя делу не помогает. В 1717 году предполагалось раздать под застройку’ 3500 участков. К 1726 году начато строительство всего на 533 участках. Арифметика свидетельствует: сопротивлялся народ переезду. Сыро, да?
Осуществим идею умозрительно: все необходимые для этого данные сохранились. Есть гравированные панорамы Петрова Петербурга. Есть генеральный план города 1716-1717 года. Сохранились знаменитые «петровы линии» и несколько зданий на них, что рассказывают о не менее знаменитых «образцовых домах», каких много «маршировало» по острову!
Окон — от трех до четырнадцати. Крыши — черепичные, можно использовать и гонт, и дерн. Раскраска, как велит заказчик, — можно и дерево превратить в «желтый мрамор». Рисунок ворот, тоже, как «похочет» заказчик,— можно и с кариатидами, и с волютами…
Все можно! Нельзя лишь не подчиниться указу и не двинуться общими рядами в счастливую жизнь!
Скажете, слишком сгущаю краски? Нет: массовое строительство везде и всегда подчинено единственному Закону — мини-макса Минимум разнообразия, зато — максимум скорости при введении объектов в строй!
И здесь в расчет не принимается, что бесконечность человеческих потребностей сведена к трем возможностях-1: побогаче, поскромнее, победнее при одних и тех же микроячейках с окнами, демонстрирующими, что остальных тем же наделили.
Скажете, город, напоминающий «армию, построенную к бою», соответствует пониманию Прекрасного в эпоху Абсолютизма, к которой относится героическая Петрова пора? Действительно…
Есть в оси чисто деловое качество: коротко — быстро.
Есть в оси чисто волевой импульс: независимость от случайностей, неподверженность изменениям, несомненная правильность предпринятого действия.
Есть в оси чрезвычайно желательный в Петрову пору эффект: она подчиняет, организовывает, направляет прямо к цели, заставляя идти бодро, лучше — строевым маршем.
Есть в оси не меньший художественный эффект: то — красота пространства, уходящего в глубину «воздушной перспективы», так и называемого — «першпективой». Значит…
Идеально расчерченный город в центре дельты Невы — прообраз нового порядка, что должен дать Новую Россию. Цель — Всеобщее благо, реализуемое здесь-сейчас.
Движущая сила — фанатичная вера в несбыточное.
Средства — такие же: крайняя спешка, нетерпение.
Результат, как положено, — АНТИУТОПИЯ: призрак «военного лагеря», повисший над «Парадизом», куда хотел Царь загнать кнутом своих подданных…
Хотел, но — все что-то мешало, а «военный лагерь» сразу обрел явь. Судя по воспоминаниям очевидцев, Петербург в «свою детскую перу» — город военных. Повсюду виднеются зеленые мундиры пехотинцев и красные артиллеристов. Значительно реже встречаются петербуржцы в гражданском платье. Совсем мало особ женского пола.
Дух города — тоже воинский. Все без исключения выполняют положения регламента, установленного Царем. В регламенте этом определены мельчайшие детали взаимоотношений между чинами: кому и что делать; кому и в какой форме давать отчет; кого, за что и как наказывать.
Рассказывают, стоило архитектору Трезини в окружении своих многочисленных учеников где-либо появиться, тут же бежали к нему унтер-офицеры и инженерные кондукторы с неизменным рапортом о состоянии дел. Знали, что «архитект цивилии и милитарии» — правая рука самого Царя, а потому — именно он командует всеми строительными работами, ведущимися в столице.
В действительности, никаким начальником Доменико Трезини при Петре не был: не дозволял того все тот же регламент. Есть свидетельство, согласно которому «царь не назначает начальником иностранца, а всегда природного русского, хотя бы он решительно ничего в деле не смыслил. Чтобы заправлять делом и пускать его в ход, царь сажает под русским иностранцев».
И в Петербурге Петровой поры в должности начальника Канцелярии городовых дел состоял Ульян Акимович Сенявин. Правда разница с общепринятым назначением, все же, имелась: человек этот, в ведении которого находились самые различные городовые дела, включая каторжные, был толков и расторопен. Попробуй — не будь, когда в «Парадизе» — то наводнения и пожары, то глад и мор.
Васильевский остров — одно из наиболее низких, а потому и наиболее страшных, мест в Петербурге. При любом подъеме воды его заливает. Петра, похоже, лишь восхищаламощь разбушевавшейся стихии, лишь веселил ужас и отчаяние людей. В одном из своих посланий он сообщал приватно: «И зело утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям будто во время потопа сидели, не токмо мужики, но и бабы». Кому — «утешно», а кому, напротив, весь этот «водный город» — каторга, проклятье, адская жуть.
Последнюю страницу в жизни Василеостровского подобия «Венеции-Амстердама», затеянного Петром I, закрыла Екатерина II. Ее указ повелевал засыпать вырытое, ибо от каналов «бывает одна грязь и происходит дух, вредительный здоровью».
И все же, «водный город» в самом низком месте невской дельты — не предел губительных для города и горожан фантазий всемогущего монарха. В конце 1711 года царь Петр принимает неожиданное для всех своих верноподданных решение: быть центру Петербурга на острове Котлин!
Как можно? — Подобный центр отрезан от города в ледостав и в ледоход, труднодоступен в туман, дождь и в снежные метели!!! Все — можно, — если Царь «похочет» что-то этакое свершить.
Васильевский остров, расчерченный на линии-каналы, застраивающиеся «образцовыми домами», — первоначало всех УТОПИЙ на российский манер: дело не станет, пока не обретет явь АНТИУТОПИЯ и потребует уничтожить все до самого основания, будто никогда и не было ничего!
Наше путешествие еще не окончено. Чтобы возникло, действительно целостное, представление о Петербурге, необходимо увидеть остров Котлин в заливе, в 20 верстах от устья Невы. Котлин в Петрову пору — претендент на центр новой столицы России.
После победы под Полтавой Петр перебросил основные силы на север для «строения на Котлине острове фортеции и жилья». Строительство Царь решил вести строго «по регламенту», пригласив для этого хорошего архитектора, «чтоб оному осмотреть Котлин остров и учинить чертеж, как быть строению».
Проект «крепости-порта-парадиза» в Финском заливе «учинил» все тот же Трезини, ранее построивший форт-башню «Кроншлот». Прямоугольная сетка улиц-каналов, вдоль которых стоят рядами здания, знакома по василеостровской эпопее.
Кромешный «Ад» начался. Составляются списки тех, кто должен переселяться. Списки возглавляют фамилии знатнейших сенаторов. Даже им непослушание угрожает «потерей живота, чести, пожитков». О «прянике» речи не ведется: не те времена, не та страна.
Каналы роют, дома строят почти одновременно Она обоих островах. Только на Котлине — в них больше смысла. Каналы должны обеспечивать сообщение с доками внутри острова, а также — маневрирование: оперативную передислокацию боевых кораблей для нанесения неожиданных ударов по неприятельским судам.
1720 год. В начале главного продольного канала вырывается пруд. Рядом возводится роскошный Итальянский дворец. Конечно — для Меншикова. С другой стороны канала возводится дворец поскромнее. Говорят — для адмирала Миниха. Возможно — для Петра.
1722 год. За дворцами, по оси канала закладывается фундамент под башню-маяк. То будет очередное чудо света, не уступающее Фаросскому маяку, утверждавшему величие державы Александра Македонского в порту Александрия, что в Египте.
Представьте себе еще одну «вертикаль», значительно выше Петропавловской, что поднимается в небо над чередой арок, через которые проходят парусные корабли в боевом оснащении.
Представьте себе все это в безбрежности открытого моря. От такой красоты запоет самая усталая душа: свершилось — свершилось — свершилось!
А что будет венчать шпиль? Ангел трубящий есть. Кораблик есть. «Персона» императора в «цветущем возрасте» прячется в «портретном амбаре» на Васильевском острове. Может быть, воспользоваться ею: тень Александра Македонского ко многому обязывает…
1732 год. История ставит точку и на котлинской затее. Указом Анны Иоановны создана специальная комиссия. Осмотрев остров, комиссия представляет на Высочайшее утверждение докладную записку. О башне — маяке в ней говорится следующее: «стены под оною сделаны нехорошего мастерства и весьма ненадежного, что по качеству величины той башни содержать не могут.., а оная башня едино только для красоты служить имеет, то ради комиссия оную ныне вдруг построить не за нужно признавает».
Тяжелый слог. Как и известие: не нужна такая красота — не понятна Петрова мечта. Все закончилось, господа! И все же…
На острове Котлин запечатлен «другой Петербург»: человечный при всей бесчеловечности средств, используемых при возведении «крепосга-порта-парадиза». «Городом для людей» должен был стать и Петербург, но — не стал им, рассказывает история: что-то мешало.
Есть в котлинской затее еще кое-что: именно оно — небывалое; невиданное, неслыханное, закрепилось в этом месте, разраслось — развилось до полного совершенства…
Европа пряталась от врага за мощными укреплениями.
Петр добавил к естественным островам искусственные — и начал превращаться Кронштадт с фортами в эскадру плывущих в море «кораблей-крепостей».
Гениально, просто, и, наконец-то, рачительно.