«ПОСЛЕДНЯЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ СКАЗКА»
(зачин к Петербургской истории)
Цель занятия:
определить тот «сказочный ключ»,
что позволит ввести детей в Петербургскую историю.
Да, я ввожу детей в Петербургскую историю, рассказывая им сказки о Городе. В них здания не оживают, как игрушки в Детском саду после того, как все уйдут домой. Их герои не перемещаются во Времени с помощью фантастических приключений-превращений. В них Прошлое не становится реальностью нынешнего дня. Мои сказки — особые: чаще всего, историко-архитектурные и, всегда, с философским подтекстом. Мне кажется…
Чтобы СКАЗКА была историко-архитектурной и при этом оставалась, действительно, СКАЗКОЙ, нужно отделить и столкнуть между собой достоверное, реальное с фантастическим, невероятным, сказочным, то-есть, именно с тем, разумом непостижимым, чего так много в истории Невы и Прекрасного Града.
Я долго искала сюжет, что позволил бы достаточно эффектно ввести детей в историю Города. И, как мне кажется, нашла — стихотворение Владимира Маяковского «Последняя петербургская сказка». В нем столкновение реального с фантастическим — тот принцип, что позволяет поэту увидеть страшную мету нынешнего (для него и для нас) времени.
Чтобы усилить впечатление от фантазийности происходящего, я нагнетаю ощущение достоверности времени и места, пользуясь двумя возможностями. Приношу на занятия красный том стихов Маяковского и по нему читаю вслух «Последнюю Петербургскую сказку». Показываю слайды Сенатской площади, гостиницы «Астория» и «Медного всадника», среди которых много крупно снятых деталей.
Сама Сказка держится на сочетании двух интонаций. Одна из них подчеркивает пошлость, которой обернулось фантастическое происшествие. Другая подчеркивает трагизм такого оборачивания. Завершается Сказка беседой…
Открыла я как-то раз красный том стихов советского поэта Владимира Маяковского. Открыла и не поверила своим глазам. Вертикальный ряд строк назывался так странно, так грустно, так проникновенно: «Последняя петербургская сказка». Почему ~ последняя? Я не знаю предыдущих, но смириться с тем, что никто и никогда никаких «петербургских сказок» больше не напишет, я не согласна. И вы тоже, я думаю.
В «Сказке» рассказывалось о том, как однажды, под вечер, неожиданно, вдруг, ожил «Медный всадник». Все знают этот памятник. Его автор — французский скульптор Фальконе. Памятник установлен на Сенатской площади в Петербурге. Внизу — гигантский гранитный «гром-камень». На «гром-камне» Медный змий. Над Змием, встав на дыбы, застыл Медный конь. На Коне восседает Медный всадник. То — Император Петр Первый Великий. Он основал наш Город. Он преобразил всю Россию. На голове Императора — лавровый венок. Грозный взгляд устремлен вдаль. Одна рука сдерживает Коня, натянув удила. Другая взметнулась вверх в державном жесте. На поясе короткий боевой меч. Таким видела Императора Новая Россия
Великая просвещенная страна. То — Победитель, Покоритель, Повелитель, настоящий античный Герой!
Так вот, в «Последней петербургской сказке» рассказывается о том, как однажды, под вечер, неожиданно, вдруг, ожил «Медный всадник». Ожил Великий Преобразователь. Ожил Конь, поднятый им на дыбы, как Россия. Ожил даже Змий хрипящий — воплощение Зла, побежденного Героем и Новой Россией. Ожив, все трое отправились в ресторан гостиницы «Астория», расположенной неподалеку от Сенатской площади, где они стояли вечными стражами Петровой славы…
Трое медных
слазят
тихо,
чтоб не спугнуть Сенат
Никто не заметил исчезновения «Медного Всадника». Ни у кого никакого интереса не вызвало появление странной троицы в ресторане. Только…
Кто-то
рассеянный
бросил:
«Извините»,
наступив нечаянно на змеин хвост.
Император,
лошадь и змей
неловко
по карточке
спросили гренадин…
Из пивших и евших не обернулся ни один.
Выпили бы они спокойно свой прохладительный напиток и вернулись бы на «гром-камень», но — испортил дело Конь, решивший по-своему, по-лошадиному, расправиться с пачкой «соломинок» в стакане. И…
Толпа сорвалась, криком сломана:
— «Жует!
Не знает, зачем они.
Деревня!»
Стыдом овихрены шаги коня.
Выбелена грива от уличного газа.
Обратно
по Набережной
гонит гиканье
последнюю из петербургских сказок.
И вновь император
стоит без скипетра.
Змей.
Унынье у лошади на морде.
И никто не поймет тоски Петра —
узника,
закованного в собственном городе.
Вот и все. До жути просто. Такая сказка, действительно, может быть только последней. Самой последней, потому что забыли петербуржцы-россияне Великие смыслы, придающие жизни Высокую поэзию. Герой, Конь, Змий для новых петербуржцев-россиян — звук пустой, образ неразличимый. Их нет, потому что не может быть. Есть толпа… Из нелюдей.
Толпа пьет и ест. Толпа впадает в безумную ярость, если кто-нибудь сделает что-нибудь, неположенное по Закону толпы. «Не положено жевать «соломинки» для питья!» — и за мелкую оплошность бедолаги-коня толпа преследует гиканьем Великого Императора. Преследует Творца Города-счастья: ныне он в этом Граде — «узник», закованный в медную оболочку. «Узник», все чувствующий, но, бессильный что-либо изменить. Способный лишь наблюдать в своем тягостно-медном оцепенении, чем завершается замысленное им — Великим Петром, «Великое предприятие».
Согласитесь, страшен Мир без Великих смыслов,
придающих жизни Высокую поэзию?!
Может быть, еще не поздно?
Может быть, еще можно избежать
Последнего приступа безумия?
Избежать каждому. Избежать по-своему.
Например, сочинив «1001 ПЕТЕРБУРГСКУЮ СКАЗКУ»!
По завершении «Сказки», непременно, начинается разговор о сущности случившегося. Обычно, разговор этот полон боли и надежд на лучшее в петербуржцах-россиянах. Не бойтесь бесед на серьезные темы. Они важны, они нужны: дети — те самые люди, для которых Высокое полно смысла.
Чтобы настроить детей на тему следующего занятия, прошу их подумать, о чем должна идти речь в «Первой петербургской сказке».
Чтобы пользующиеся предложенным ходом были свободны в выборе отрывков, даю приложение — полный текст стихотворения Владимира Маяковского, написанного им в 1916 году…
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ СКАЗКА
Стоит император Петр Великий,
думает:
— «Запирую на просторе я!» —
а рядом
под пьяные клики
строится гостиница «Астория».
Сияет гостиница,
за обедом обед она
дает.
Завистью с гранита снят,
слез император.
Трое медных
слазят
тихо,
чтоб не спугнуть Сенат.
Прохожие устремились войти и выйти.
Швейцар в поклоне не уменьшил рост.
Кто-то
рассеянный
бросил
«Извините»,
наступив нечаянно на змеин хвост.
Император,
лошадь и змей
неловко
по карточке
спросили гренадин.
Шума язык не смолк, немея.
Из пивших и евших не обернулся ни один.
И только
когда
над пачкой соломинок
в коне заговорила привычка древняя,
толпа сорвалась, криком сломана:
— «Жует!
Не знает, зачем они.
Деревня!»
Стыдом овихрены шаги коня.
Выбелена грива от уличного газа.
Обратно
по набережной
гонит гиканье
последнюю из петербургских сказок.
И вновь император
стоит без скипетра.
Змей.
Унынье у лошади на морде.
И никто не поймет тоски Петра-
узника,
закованного в собственном городе.