Фридрих I : «Ярмарка тщеславия»

Официальный «портрет» Короля таков…

ФРИДРИХ I (1657–1713) — первый король Пруссии, представитель династии Гогенцоллернов. Фридрих — сын курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма, прозванного Великим Курфюрстом, родился в Кёнигсберге. После смерти отца в 1688 стал курфюрстом Фридрихом III и в союзе с императором Священной Римской империи Леопольдом I участвовал в войнах с королем Франции Людовиком ХIV. Действующая армия выросла при Фридрихе с 30 000 человек, оставленных ему отцом, до примерно 39 000. И все же интересы Фридриха не ограничивались лишь военной областью. Под влиянием своей второй жены Софии Шарлотты и знаменитого философа и ученого Лейбница он основал Академию художеств (1696), Академию наук (1700), открыл в Галле университет (1694), привлекал на работу ученых, художников и скульпторов. Фридрих воздвиг в Берлине величественный замок и украсил столицу своих владений новыми зданиями и широкими улицами. Для своей жены он построил в Шарлоттенбурге дворец с парком и здание оперы. Приглашенные из Франции гугеноты начали развивать в Пруссии промышленность.

Король Фридрих I, здесь родившийся и короновавшийся, решил сделать Кёнигсбергский замок, своей второй (после Берлина) резиденцией. Его архитектор Шультхайс фон Унфрид начал строительство королевского дворца в юго-восточном углу замка. После смерти короля строительство было остановлено. Закончили строительство во время Семилетней войны российские губернаторы. В результате возникло внушительное здание в стиле барокко.

Главное — появление Кенигсберга в рассматриваемой истории настораживает: город, особенно замок, тесно связан с древнейшими рыцарскими орденами и следующими за ними тайными учреждениями.

«Да, в 1701 году в этом замке состоялась самая значительная и пышная ярмарка тщеславия в истории Бранденбурга и Пруссии.. В январе 1701 г. Фридрих III, курфюрст Бранденбурга, возложил на себя королевскую корону. Несомненно, это событие стало наиболее важным в драматичной пятивековой истории дома Гогенцоллернов.

Оно восходит к моменту рождения Фридриха III, появившегося на свет в 1657 г. в Кёнигсберге, столице герцогства Пруссия. Это произошло в девять утра, в новолуние и при благоприятном, по мнению тогдашних астрологов, гороскопе. Намекая на место рождения, Кёнигсберг, то есть город короля, прорицатель возвестил над колыбелью маленького Фридриха, что быть ему королем. Фридрих никогда не забывал об этом пророчестве».

«Однако имелись ли законные основания для того, чтобы курфюрст, то есть первое лицо в одном из немецких княжеств, собственноручно произвел себя в коронованные монархи? Наконец, разве древняя, возникшая почти восемь столетий назад «Священная Римская империя германской нации» с императором во главе уже фактически прекратила свое существование, став призраком минувшего?

С середины XV столетия немецкая земля расчленялась на все большее число княжеств, а национальное самосознание народа сгорело ярким пламенем в Реформации и Крестьянской войне. Катастрофа Тридцатилетней войны разрушила последние надежды. Под пеплом сгоревшей империи не осталось искорки жара национального, общего для всех немецких душ. Две сотни «суверенных» князей и князьков устраивали у себя дома собственные «версали» и считали себя «независимыми» с тех пор, как в 1648 г. император в Вене предоставил им право самостоятельно заключать союзы и вести войны (если только они не были направлены против самого императора). И повсюду в этой замечательной «империи» господствовало иноземное влияние».

«Парламентские образования в княжествах продолжали высокомерно именовать себя «рейхстагом». На деле же под этим названием скрывался клуб спорщиков, где сотни мелких «суверенитетов» месяцами торговались по вопросам этикета и престижа. Если же там затрагивались жизненно важные для всей нации вопросы (что происходило довольно редко), рейхстаг неизменно распадался на две фракции — евангелическую и католическую, враждовавшие подобно иностранным державам. И если уж рейхстаг приходил к решениям, за границей они вызывали смех и издевательства.

Люди слепы, как новорожденные котята, особенно в том, что касается завтрашнего дня. И все же подспудные силы истории двигали немецкую нацию , к образованию двух центров — Вены и Берлина. И хотя Фридрих III, всецело преданный императору человек, был очень далек от этой мысли, в нем все же жило предчувствие, что его династии суждено стать величайшей в немецкой истории».

«И тут стало известно, что сорокалетний король Испании Карл II слег в Мадриде, сраженный смертельной болезнью. Всполошились все правительства Европы: каждому было ясно, что вот-вот грянет Война за испанское наследство и вся Европа полетит в пропасть — право на испанскую корону уже давно оспаривали император Леопольд I и король Франции Людовик XIV. Так называемое европейское равновесие в опасности!

Окончательно дело решило то обстоятельство, что Фридриху III принадлежала земля, не являвшаяся частью империи. Установление королевского суверенитета было возможно лишь на такой, неподвластной императору, территории. И, Божьей милостью, такая территория имелась: Восточная Пруссия, входившая в состав владений курфюрста Бранденбургского, но не германской империи. Этот факт стал величайшей исторической удачей Фридриха III. Он получил от императора согласие признать его прусское королевское достоинство, а со своей стороны отправил на помощь Австрии в ее борьбе за испанское наследство 8 тысяч человек отборного бранденбургского войска.

16 ноября 1700 г. умирает испанский король, а уже через две недели в Вене между Габсбургами и Гогенцоллернами заключается договор о короновании».

Вольфганг Фенор в книге «Фридрих Вильгельм I» пишет… «Курфюрст Фридрих III, был человеком среднего роста, но отнюдь не приземистым — наоборот, нежного и почти хрупкого сложения, с осанкой отнюдь не гордой, но робкой и согбенной. Спина сутулая, за что берлинцы непочтительно прозвали курфюрста «кособоким Фридрихом» (кормилица уронила его и промолчала, и лишь на седьмом году жизни родители обнаружили у Фридриха серьезное искривление позвоночника). Лицо бледное и болезненное, по утрам он накладывает румяна, чтобы это скрыть.

Историки жестоко обошлись с этим человеком. В их книгах он, рядом с фигурами отца — Великого курфюрста, сына — «короля-солдата», и внука — Фридриха Великого, кажется досадным недоразумением, изъяном в династии Гогенцоллернов».

И все это происходило несмотря на то, что человек, любящий рядить свое ущербное тело в роскошные одежды из бархата и шелка, из пурпурной ткани и парчи, имел грандиозную цель — сделать дом Гогенцоллернов самым блестящим в Европе. Он шел к цели железной поступью. Он достиг ее»

«Утром 18 января 1701 г., когда в спальне Кёнигсбергского дворца обер-камергер Фридриха Кольбе фон Вартенберг надевал на господина драгоценную мантию, город содрогался от орудийных залпов и звона колоколов. Затем Фридрих отправился в огромный зал аудиенций, без особых церемоний надел корону, взял скипетр, украшенный двумя огромными рубинами (подарок царя Петра), и махнул им во все четыре стороны света — это означало, что новый король не зависит от какого- либо чужого государства. Затем государственные регалии принесли в салон Софьи Шарлотты. Фридрих надел ей на голову маленькую королевскую корону и поцеловал руку. Теперь назад, в зал аудиенций. Там, под роскошным балдахином, король и королева уселись на серебряные стулья. И в то время, как оконные стекла дрожали от непрерывных залпов салюта, представители сословий присягали короне на верность и впервые радостно называли Фридриха и Софью «Ваше Королевское Величество».

Бранденбургского курфюрста Фридриха III
больше не существовало. Отныне этот человек
стал прусским королем Фридрихом I».

«Не может быть сомнений во всемирно-историческом значении договора о коронации. Без него не было бы прусской истории, без него Пруссия не стала бы великой державой. Правда, тогда этого никто, конечно же, не предвидел. Только принц Евгений, великий полководец и покоритель турок, «благородный рыцарь», как его называли современники, при получении известия о договоре сказал, что министров, давших императору совет заключить его, следовало бы повесить. Уж он как никто другой знал о стойкости и отваге бранденбуржцев, так часто ходивших в бой под его началом. А Фридрих Великий, назвавший этот договор «делом тщеславия», в определенном смысле был, конечно, прав. Для его деда, больше всего любившего маскарад, игру с золотом и серебром, роскошь и помпу, этот новый, королевский пурпур стал самым ярким аксессуаром в его неизменном поиске украшений и нарядов, самым роскошным предметом, скрывавшим его слабость и «кривобокость». И все же, несмотря на глубокое отвращение к своему деду, Фридрих Великий считал договор о короновании от 1700 г. «политическим шедевром». И здесь он прав».

Нарядные фасады украшает множество аллегорических фигур. На главном портале фасада, выходящего на Унтер-ден-Линден, — изображение прусского короля Фридриха I, по приказу которого был построен Цейхгауз. Надпись гласит: «Чтобы прославить военные действия, чтобы устрашить врага, защитить свой народ и союзников, благородный и непобедимый король Пруссии Фридрих I построил этот Арсенал в 1706 году».

Арсенал — не складское помещение: этот — «хранилище всех орудий войны, так же как всех трофеев и добыч». Он — сокровищница, в своем роде.

В надписи больше лжи, чем правды.
Надпись — не архитектурное произведение:
она — то, что подлежит ведению министров.

Зная историю коронации Фридриха I, нельзя усомниться в лживости надписи в портале главного фасада Цейхгауза… Во-первых, он не вел справедливых войн, лишь один раз предоставил императору Леопольду 8 тысяч отборных солдат в борьбе за испанское наследство. И сделал он это ради собственной выгоды, а не «…на страх врагам, во имя охраны своего народа и союзников».

Выбор сюжета для тимпана понятен: то, что творят земные правители — отражение происходящих на Небе Божественных деяний. При чем тут баранья голова? Она символизирует не тупость участников действия, а Верховную власть, Могущество и Богатство.

Не беспокойтесь: все на своем месте.

Лишь образ Фамы не тянет за собой никаких вопросов. Горн, обвитый дубовой ветвью, — инструмент славословия с подтверждением достоинств того, кому они воздаются. Что держит в прекрасной ручке Виктория — вопрос. Во всяком случае не похожа эта ветвь на пальмовую, лавровую, кипарисовую. Использование масонских атрибутов требует пояснения. Наличие двух одноглавых орлов тоже. И это — не все…

Пишет Фенор…»Едва Фридрих и его двор получили подписанный договор о короновании, на изумленных берлинцев хлынул поток заказов, а в сонных резиденциях на Шпрее и Хафеле закипела жизнь. Тысячи портных, сапожников, вышивальщиков, художников, скульпторов, золотых и серебряных дел мастеров под надзором придворных принялись за работу. Взмыленные лошади мчали эстафеты курфюрста в Париж, Лион и Амстердам с заказами на бриллианты и жемчуг, бархат и шелк, брюссельские кружева и французские «статс-парики». Сколько же все это стоило! «

Заказы не прекращались в течение всего правления
бывшего бранденбургского курфюрста.
Кстати, бранденбуржцы быстро научились
называть себя пруссами (пруссаками их зовем мы).

«Каждый брат, который приемлется и вписывается в сей Орден, свято храните три обета: Обет целомудрия, послушания и добровольной нищеты без собственного стяжания».

«Прусская история добывала колоссальные деньги для Фридриха I разбоем. Этот разбой осуществлялся за счет повышения основных налогов, а также введения налогов дополнительных: налоги на землю, называвшиеся «контрибуцией», и акцизные тарифы (то есть пошлина, взимавшаяся у городских ворот на все потребительские товары) увеличивались ежегодно. Сюда входили постоянные особые налоги, например, на постройку дворца, создание парка или на празднования по случаю коронации. Когда не хватало и этого, правительство объявляло о «поголовном налоге», то есть о налогообложении голов своих подданных. Уровень их состоятельности роли не играл, важна была сословная принадлежность: граф платил шестьдесят, барон сорок талеров, а пастух полталера; женщины и дети младше двенадцати лет от этого налога освобождались. Не оплативший «поголовный налог» в течение двух месяцев платил вдвойне; уклонившийся от учета и преданный своими ближними оплачивал налог в четырехкратном размере».

Две ветви… Одна (с плодами) — масличная, обещающая Жизнь цветущую на счастливой земле. Другая — с длинными, тянутыми листьями, вырастающими из одного корня (подобно нарциссам, тюльпанам, лилиям). Лилии — знак «Бледной смерти». Значит, вторая ветвь предостерегает, что Жизнь неотделима от Смерти, отдаваемой за нее. Скорпион — тоже знак Смерти. Двусторонняя секира сочетает Добро и Зло.

Мальтийский крест подчинен системе четных чисел: 2 — 4 — 8… Белый цвет символизирует безупречность рыцарской чести, четыре ветви креста — главные добродетели христианина: благоразумие, справедливость, силу духа, воздержание. Восемь оконечностей (раздвоенных четырех ветвей креста) означают восемь благ, обещанных праведникам в Нагорной проповеди Христа: утешение, кротость, милость, чистосердечие, мир, правда, справедливость, любовь.

Ни одно из уставных положений, провозглашенных ПРАВИЛАМИ ОРДЕНА СВЯТОГО ИОАННА ИЕРУСАЛИМСКОГО, не соответствует реальному положению дел в возникшем по мановению волшебной палочки Прусском королевстве. Оправдание тоже выбрано…

«Под звуки труб герольды сообщали толпам зевак, что Господь присудил суверенному герцогу Пруссии быть королем. Двумя днями позже Фридрих учредил орден Черного орла — в дополнение к польскому ордену Белого орла. Для надписи на ордене он выбрал слова, настолько же гордые, насколько и смиренные: «Suum cuique» («КАЖДОМУ СВОЕ»)».

Что-то знакомое звучит в этой фразе —
устрашающее своей безнравственностью…

«Фридрих I был без ума от париков. Скрывая изъяны кособокой фигуры, он носил удлиненный парик. Его закрученные в штопор локоны опускались ниже спины. Королю подражала вся страна. Ни один человек не смел показаться на улице без парика; даже уличные мальчишки уродовали себя короткими париками. Парик отечественного производства облагался налогом в размере шести процентов от продажной стоимости, за приобретение иностранного парика взимали уже двадцать пять процентов. Француз, сборщик налогов, и его многочисленные сотрудники получили монополию на «париковый налог» в Берлине и в Потсдаме. На улицах с людей срывали парики, чтобы проверить, стоит ли на них клеймо об оплате налога. Бывало, и просто врывались в дома и начинали искать парики там».

«Вслед за париками налогами стали облагать сапоги, башмаки, чулки, равно как и дамские шляпы, а также чепчики. Для покупки кофе, чая и шоколада нужно было получить заверенное разрешение — причем у тех самых французов- налоговиков, поставленных контролировать парики. Даже кареты и повозки были обложены налогами на том основании, что их колеса наносят ущерб мостовым. Для бедных сословий самым тяжелым оказался налог на соль. Большинству он оказался просто не по карману. Во многих домах мясо стали засаливать в рассоле из-под селедки, и многие тысячи людей серьезно заболели.

Народ нещадно эксплуатировали, а все же покрыть
расходы на содержание берлинского двора
не удавалось никогда».

Отличался Фридрих I и положительными качествами правителя: поддавался влиянию… Я уже приводила этот факт: «Под влиянием своей второй жены Софии Шарлотты и знаменитого философа и ученого Лейбница он основал Академию художеств (1696), Академию наук (1700), открыл в Галле университет (1694), привлекал на работу ученых, художников и скульпторов».

Фенор уточняет… «В мае 1700 г. в Шарлоттенбург приехал человек, с чьей помощью Софья Шарлотта намеревалась реализовать свои планы: Готфрид Вильгельм Лейбниц, величайший философ той эпохи. Гений во всем, этот человек родился в Лейпциге в 1646 г., а с 1676 г. служил библиотекарем и советником- докладчиком в Ганновере. Он знал Софью Шарлотту с восьми лет, когда она уже блистала своими незаурядными языковыми познаниями. Лейбниц был также личным советником ее матери, темпераментной курфюрстины Софьи».

«Лейбниц был человеком необъятных знаний и невероятной работоспособности, а ученость соединял с дипломатической сноровкой. Одновременно философ, историк, математик, физик и юрист, Лейбниц являлся предтечей и пионером Просвещения и, кроме того, глубоким теоретиком современного государства. В религиозных вопросах — глашатай терпимости: трудится над объединением всех христианских конфессий, постоянно вырабатывает все новые реформаторские идеи, впервые предлагает учреждение всемирного общества, планирующее прогресс человечества на основе научных знаний. Он давно понял: от наднационального средневекового германского рейха осталось одно лишь название, и оно не имеет ни власти, ни силы. Поэтому Лейбниц решительно выступает за идею объединенного немецкого отечества на основе нации».

«С начала 1698 г. Софья Шарлотта, ее мать и Лейбниц переписываются по следующему вопросу: кто будет человеком, добившимся личной благосклонности Фридриха III и одновременно представляющим особые интересы обеих курфюрстин. Лейбниц неоднократно указывал: выбирать такое контактное лицо надо очень осторожно, дабы не потревожить подозрительности Фридриха. Наконец он предложил самого себя…»

Сохранилась переписка Лейбница и Софии Шарлотты… «В качестве подходящей для такого дела персоны я не могу предложить никого, кроме себя самого. Я отличился в области глубоких наук, член Лондонской академии и по праву должен считаться членом Парижской академии, а мои трактаты читаются под аплодисменты в Англии, Франции и Италии. Если мне будет поручен своего рода надзор за учреждением, которое предполагается основать в Берлине, чтобы искусства и науки расцвели во славу курфюрста, мне представилась бы и возможность давать при обоих дворах наилучшие советы в интересах обеих курфюрстин..»

Вы заметили выражение: «давать при обоих дворах наилучшие советы»? Что за «два двора»? Один — «галантный»: на французский манер. Это — двор курфюрста Фридриха III, ставшего королем Фридрихом I. Второй двор — Софии Шарлотты. Его называют «республиканским».

К какому двору принадлежит Шлютер? К сожалению — ко двору короля: он, согласно назначению, его придворный архитектор, обязанный по статусу своему делать все, что ему прикажет приказчик, служащий своему тщеславию. Остальные служат КОРОЛЕВСКОМУ ТЩЕСЛАВИЮ тоже, например, приписывая ему то, чего он сам не делал.

О каких таких военных победах рассказывает военная арматура на аттике? «В Бранденбурге-Пруссии имелась маленькая, испытанная в боях армия численностью в 27 500 человек. Но она уже двадцать пять лет не защищала отечество, а только «сдавалась в аренду» чужим государствам. (Кроме славы, она принесла Фридриху I в общей сложности десять миллионов талеров.) Европейские державы давно привыкли видеть в прусском короле своего рода выскочку, коронованного бедняка, чей «суверенитет» можно было купить за деньги».

И на аттике выстроилось в ряд пустое славословие?
Или я что-то не вижу, не понимаю, упускаю?

«Сияние прусской короны не было ослепительным. Хотя после окончания Тридцатилетней войны прошло уже шестьдесят лет, жители государства все еще не оправились от ее ужасов и последствий. Каждая из далеких прусских провинций жила своей особой жизнью, их обитатели ни в коем случае не чувствовали себя «пруссаками».

Кто эти воины в римских латах? Кто эти мужи, прикованные цепями к постаменту? Военнопленные-иноверцы с усами и бритыми головами на турецкий лад? Пруссы, отдающие жизни за тщеславие короля?

В пустом славословии рождаются подозрения, что видимое имеет минимум два противоположных толкования. Второе не имеет отношения к мнимым победам короля…

«За веру Христианскую да стоит твердо: да придерживается всегда справедливости; обиженным да помогает; угнетенных да защищает и освобождает; язычников, неверных и магометан да гонит по примеру Маккавеев, которые гнали врагов народа Божия»…

И еще: «да прилежит всем христианским добродетелям; да печется о вдовах и сиротах. Нарушители же сего правила да подвергаются временному и вечному наказанию».

Две перекрещенные змеи — символ знания и Добра, и Зла: Абсолютного знания — вневременного, внесобытийного, неподкупного, неотвратимого.

Этот образ имеет автора? Думаю, что этот образ рожден коллективным сознанием тех, кто раздумывал над понятием «ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН»…

Из под шлема на нас глядит не лицо воина, а связанные ремнями ликторские пучки — розги для наказания без суда и следствия за несправедливость. За спиной римлянина — лабрис: двусторонний топорик, подтверждающий право воздавать за Добро, наказывать за Зло.

Все так сурово, что кажутся наивными утверждения, что подобные композиции в эпоху Абсолютизма были распространены, как подтверждение Божественных прав короля — Божественного избранника.

Нет, конечно, думаю я, эти образы имеют
вневременное существование: их источник — размышления не о Власти,
а о СИЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА…

Там, где должно быть лицо воина, пустота: его нет — он пожран Смертью. В тени плюмажа родилась какая-то нечисть: птица (орел?), вытягивающая змеиную шипящую голову…

Здесь мужская и женская фигуры, что вопиют в страхе, предчувствуя, что их час не долог — и их пожрет дракон, которым становится клубящаяся под плюмажем тень…

Лев рыкающий, что опасен для всех — и воинов, и детей.
Страшные картины нарисовал автор декора,
в тех местах, которые нужно рассматривать с лупой,
включая воображение. Кто ты — Андреас Шлютер?
Песнопевец? Или обличитель?

<—Прусский «Король-солдат», его жена и лучший друг…

Берлин — планы посещения прусской столицы—>