Модерн — стиль, отвергший все, что было до него, чтобы стать самым современным. Сочетаться с Настоящим стиль решил, не учтя, что Настоящее — неуловимое мгновение — и попытке перевести в образ то, что неуловимо, грозят непредсказуемые последствия.
В альбоме представлен образ Модерна, запечатленный в особняке Кшесинской — шедевре Серебряного века.
Фото Марины Бреслав в композиционной обработке Галине Зеленской..
Приглашаю вас совершить путешествие в Серебряный век, чтобы посмотреть шедевр, относящийся к архитектуре Петербургского модерна. Шедевр — то произведение, в котором наиболее точно и полно представлено время его рождения. В нашем путешествии зримая точка отсчета времени, куда мы должны попасть, — памятник «Стерегущему». Завершающая точка — львы-лягушки по имени Ши-Цза на Петровской набережной. Посередине — особняк Кшесинской: тот самый шедевр А. И. Гогена, который мы направляемся смотреть.
Идет Русско-Японская война 1904-1905 годов, что будет иметь тяжелейшие последствия — усиление революционных настроений в России. Еще 12 лет пройдут, через Первую Мировую войну проскочат, и Старого мира с его упованиями-обещаниями не будет…
Что делают люди, на долю которых выпало пережить эти страшные годы? Архитектор Александр Иванович Гоген проектирует памятник «Стерегущему». Тому самому миноносцу, что близ Порт-Артура вступил в неравный бой с японскими кораблями и был потоплен собственным экипажем, решившим не сдаваться врагу. Матросы миноносца погибли во имя Старого мира. Матросы, оставшиеся в живых, еще чуть-чуть и будут громить этот Старый мир до основания, чтобы построить Новый…
В мае 1905 года художник М. В. Нестеров писал… «Русская эскадра погибла вся, она уничтожена. С того дня величие Родины, ее слава померкла. Закатилось солнце, глубокий траур приняла народная душа».
И. Е. Репин испытывал те же настроения… «Да, какое время!.. Даже в глазах темно, и бесконечными кажутся томительные, бесконечные ночи. Мрачные мысли, безотрадные настроения!»
Литератор А. П. Шполянский уточняет картину… «В Петербурге, в Москве на благотворительных базарах в пользу раненых еще дотанцовывали модный вальс «На сопках Маньчжурии». Но уже нескончаемой вереницей гудели по рельсам возвращающиеся на родину поезда, и из темных и смрадных теплушек все чаще и громче раздавалось страшное, хриплое угрожающее пение, прерываемое безнадежной площадной, солдатской бранью».
Появление Соборной мечети в последние годы в истории царской России утверждает, что Петербург и петербуржцы открыты Миру Духовной культуры, в котором не существует каких-то границ: своего — чужого, хорошего — плохого. Все достойно постижения, только… В «лихую годину» людям способно помочь лишь то, что родственно их душе изначально, что выросло, поднялось из той земли, на которой они родились. Кто таков — архитектор фон Гоген? Сейчас узнаем…
Александр Иванович родился в 1857 году на дальнем Севере — в городе Архангельске — в дворянской семье, учился в местной гимназии. С 1879 года, по окончании Петербургской Академии Художеств, работал архитектором Сестрорецкого завода и помощником у архитекторов А. Ф. Красовского и П. Ю. Сюзора. В дальнейшем карьера пошла вверх, практика расширилась. Он стал архитектором двора великого князя Владимира Александровича, преподавал в Центральном училище технического рисования барона Штиглица, в Николаевской инженерной Академии и Николаевском инженерном училище. С 1895 года фон Гоген — академик архитектуры, еще через год — действительный член Академии Художеств.
В 1900-е годы А. И. фон Гоген — архитектор Высочайшего двора, инспектор по строительной части при Кабинете Его Императорского Величества, Старшина Санкт-Петербургского общества архитекторов, член Совета редакции журнала «Зодчий», профессор Института Гражданских Инженеров (отстаивающего иную программу образования архитекторов в сравнении с Академией художеств).
Согласитесь, Александр Иванович вел обширнейшую деятельность: и практическую, и преподавательскую, и общественную. Он был подлинным созидателем: творцом Нового, не боящимся пересматривать Старое…
Прежде чем мы дойдем до особняка Кшесинской — шедевра Серебряного века — я хочу вам показать чертеж этого особняка. Видели нечто подобное?
Ответ одного из профессиональных исследователей таков… «В здании особняка М. Ф. Кшесинской в Петербурге архитектор А. И. фон Гоген соединил элементы Классицизма, флореального декора Ар Нуво с подчеркнуто геометризованными элементами, предвещающими конструктивизм». Только чужое соединил, а своего ничего не прибавил?
Еще один ответ, похожий… «Особняк Кшесинской знаменует зрелую фазу петербургского модерна. Здесь новый стиль предстает в своем интернациональном варианте, в котором наиболее ощутимы интонации венского сецессиона. Холодная элегантность, графическая четкость и строгое изящество воспринимаются как чисто петербургские черты, а некоторая жесткость рисунка выдает руку бывшего эклектика». Как можно подняться на «зрелую фазу» Нового, специфически петербургского явления, оставшись в плену всеобщего и Старого?
Посмотрим на произведение фон Гогена беспристрастным взглядом, стараясь не убить живое явление, к коим относится искусство Архитектуры, а в нем Модерн.
Показываю один из ОБРАЗОВ МОДЕРНА… Необходимы «ключи», раскрывающие тайны рождения архитектурных идей, пространств и форм. Значит, нам придется пользоваться изначальными понятиями: Целое, часть, частица; Симметрия и Асимметрия; Статичность и Динамичность. Вглядитесь в фасад особняка. Взгляд сам вам все расскажет о Модерне…
Модерн — сочетание бесконечного множества
симметричных частей, что дает асимметричное целое.
Каждая симметричная часть — образ мгновения,
застывшего в Пространстве-Времени.
Асимметричное целое — сумма застывших мгновений,
что текут и не истекают в Пространстве-Времени.
Это — ФИЛОСОФИЯ МОДЕРНА, ЗАНЯТАЯ РЕШЕНИЕМ ВОПРОСА,
КАК ОЖИВИТЬ ТО,ЧТО ЕСТЬ СЕЙЧАС И ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ
СМОГЛО ОНО ПРОТИВОСТОЯТЬ ГРЯДУЩЕМУ КРУШЕНИЮ.
Утопичная, несбыточная надежда, мечта?
Не мучайте душу Модерна…
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.
Осип Мандельштам.1909
Симметричное целое подчинено Центральной оси симметрии.
Она — координата, уравновешивающая в двухмерной плоскости
фасада относительно самой себя правое и левое, верх и низ.
Асимметричное целое тоже имеет Ось симметрии,
только по природе своей то совсем другая координата.
Она уравновешивает разновеликие объемы здания —
трехмерные пространства — относительно самой себя
и делает это невидимо для взгляда.
Координата присутствует где-то там — внутри,
в сокровенных глубинах архитектурного целого,
где течет невидимая за стенами Жизнь.
Та самая Жизнь, что при подобном к ней отношении
становится первостепенной, все определяющей,
а значит, живой: способной изменяться,
идеям и прихотям подчиняться самым разным,
индивидуальным, конкретным, неповторимым, личным.
Изменение — Времени движение.
Значит, дома Модерна четырехмерны…
Есть явления, застывшее в Вечности бытия, —
есть текущие в конкретности происходящего здесь-сейчас.
Есть явления, неизменные в статичности своей —
есть пребывающие в постоянном движении-изменении.
Есть проектируемое «извне-внутрь»,
как трехмерное скульптурное произведение, —
есть проектируемое «изнутри-наружу»,
как развивающийся в пространстве-времени процесс.
Есть безразличие к проявлениям Жизни живой —
есть с Жизнью живой полное единение.
Первая часть противопоставления — то, что отрицает Модерн,
как Прошлое Архитектуры, исчерпавшей свои возможности.
Вторая часть — то, что Модерн утверждает,
как Будущее Архитектуры, что осчастливит людей.
В подобных убеждениях заключается
ВЕРА, ДАЮЩАЯ ЖИЗНЬ И МОДЕРНУ…
Не говорите мне о вечности —
Я не могу ее вместить.
Но, как же вечность, не простить
Моей любви, моей беспечности?
Я слышу, как она растет
И полуночным валом катится.
Но — слишком дорого поплатится,
Кто слишком близко подойдет.
Осип Мандельштам
МУЗЫКА МОДЕРНА — серебряный перезвон мгновений,
чистых в своей изысканной простоте: Один — два — три…
Перевод темы на другой регистр, более высокий или низкий,
и снова: Один — два — три… Почему лишь таков пересчет?
По древнейшим космогоническим представлениям…
Один — нечто целое: нераздельное единство, как Бог.
Два — напряженное противостояние двух противоположных свойств, величин, на которых зиждется Мироздание.
Три — достижение Результата в соединении Целей и Средств.
Перевод с одного архитектурного регистра на другой происходит за счет изменения цвета и фактуры…
Красный и серый гранит — модуляции одного регистра: низкого. Светлый облицовочный кирпич — иной архитектурный регистр: высокий. Майоликовые плитки и декоративный металл — разработка мелодической темы.
Все так легко, все так не сложно, если не видеть,
что это Высшая — Божественная — простота,
благодаря которой Творец и творение нераздельны…
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
Осип Мандельштам. 1909
МОДЕРН ДЕКОРАТИВЕН. Здесь декор — металлический, накладной. Архитектор — он же художник-прикладник — проходит взглядом по стене, определяя, звучание какой части целого должно быть усилено. В его распоряжении находятся два музыкально-архитектонических способа… Придать части, уже выделенной цветом, более дробный ритм. Закрепить центры частей с помощью симметричных композиций.
В Гогеновом особняке так обрабатываются фризы, решетки балконов, под балконами находящиеся цветовые панно…
Приглядитесь, все декоративные элементы симметричны,
но не статичны. Декор движется, движется, движется…
Зависает в плоскости стены, вытягиваясь вертикалями.
Перелетает от одной подвески к другой.
Протягивается от центра в ту и другую сторону.
Вот так… Воображение архитектора наделяет движением
каждый декоративный элемент — самое малое,
что есть в создаваемом им Мироздании, и все оживает, ибо…
Такова сила его Веры.
Таковы его Философские убеждения.
Его Музыкальные пристрастия таковы же…
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко,—
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
Осип Мандельштам. 1909
Специально приближаю декоративный фриз, чтобы, в созерцание видимого углубившись, вы услышали его звучание.
Серебряный перезвон?! Серебряный, но…
Будьте внимательны…
Трехчастный аккорд вначале. Ликующий?! Не похоже…
Трехчастный аккорд в завершении. Ликующий?!
Нет, более похож на глубокий, печальный стон,
что изнутри первого венка исходит, вторым поглощается.
И лавровые венки подозрительны.
Они — не те, коими увенчивают героев.
Они -другие: венки траурные…
Увитые лентами палочки с шишечками вполне жизнерадостны.
Значит, они отбивают барабанную дробь?
В такой-то картине? Нет, они — не барабанные палочки,
они ближе к скипетрам в руках друидов-жрецов.
Хотите сказать, не могла владелица согласиться с декором,
что не пел бы славу лично ей — примадонне?! Не могла…
Не мог архитектор превратить свое здание в саркофаг?!
Не мог, только… Большие, подлинные архитекторы —
Мироустроители — не у заказчиков, они у «Времени в плену».
Разум старается сделать одно, подсознание делает свое.
И плывет над Петербургом Серебряного века
издаваемый Модерном тоже серебряный Траурный перезвон.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
Осип Мандельштам. Silentium. 1910
Да-да, над непосвященными — невидящими, неслышащими —
и сегодня, и тогда беззвучно смеялась Тишина…
Чудесный фонарик заливает светом Зимний сад.
Зимой всё спит, а тут цветет! Как вам нравится,
игры с Пространством-Временем продолжаются
и более того закрепляются в рисовке ажурного витража?!
В прямоугольной геометрической сетке вращается Колесо.
Какое — Солнечное? Тогда почему утроенное?
Почему его движение не закреплено в направлениях
четырех сторон света: Восток — Зенит — Запад — Надир?
Значит, то — лавровый венок, которым увенчивают героев?
Сразу троих? Или одного о трех головах? Ужасно…
Что-то в трактовке не получается — не срастается.
Приближаем к себе Колесо…
Повторяю… В витраже не одно Колесо, а целых три.
Причем, их оси смещены относительно центра по вертикали.
Во-вторых, листики лавра стараются расположиться симметрично
относительно Центральной оси и не могут — то тут, то там сбиваются.
В-третьих, смотрите…
Колеса вращаются, из цепкой сетки вырываются,
вверх поднимаются и к зрителям приближаются…
Это мистика? Это — иллюзия движения, на которые горазд Модерн, что хочет управлять Пространством-Временем…
Откуда взялась подобная сверхзадача?
Что-то мне дать ответ обещает… То дальний Север —
место рождения архитектора — цепью мыслей прорастает…
Лавр — фетиш, наделяющий чудодейственной силой самого Бога Аполлона. Бог этот, судя по эллинским мифам, рожден в Гиперборее — стране блаженных, что лежит на Севере дальнем: там «за Бореем», где ныне стынет Ледовитый океан, а на берегах его продолжают жить другие люди, поклоняющиеся другим Священным деревьям…
Множество форм я сменил, пока не обрел свободу.
Я был острием меча — поистине это было;
Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;
Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;
Я фонарем светил, разгоняя ночную темень;
Я простирался мостом над течением рек могучих;
Орлом я летел в небесах…
И сам взволновался Господь, увидев мое рожденье, —
Ведь создан я магом из магов еще до творенья мира;
Я жил и помню, когда из хаоса мир явился…
Отрывок из кельтской поэмы «Битва деревьев» посвящен Священному дубу,
что Власть над Пространством-Временем
давал и дает тем, кто об его чудодейственной мощи
не забывает — хранит тайну в глубинах подсознания.
В «лихую годину» тайны явь обретают, чтобы поняли люди:
они многое могут, Сокровенное знание не забывая —
пусть не всегда осознанно, но всегда его воскрешая…
Слух чуткий парус напрягает,
Расширенный пустеет взор,
И тишину переплывает
Полночных птиц незвучный хор.
Я так же беден, как природа,
И так же прост, как небеса,
И призрачна моя свобода,
Как птиц полночных голоса.
Я вижу месяц бездыханный
И небо мертвенней холста;
Твой мир, болезненный и странный,
Я принимаю, пустота!
Осип Мандельштам. 1910
Такого, я думаю, вы не видели нигде и никогда. На подоконнике уложены ветви лавра. Зачем Вы это сделали, господин Гоген? Чтобы потешить владелицу Вами создаваемого особняка напоминанием о Славе, что ее за порогом ждет, за нею следом идет, ни на минуту не оставляя?
Кельтскую тему, пришедшую с Севера дальнего,
мысленно оживляем и получаем противоположный ответ…
У окна уложен оберег — «Серебряная Ветвь»,
что согласно древнейшим северным поверьям
спасает «от волн опасности и напряжения»,
когда чувства твердят свое: грядут ужасные года…
В огромном омуте прозрачно и темно,
И томное окно белеет.
А сердце — отчего так медленно оно
И так упорно тяжелеет?
То всею тяжестью оно идет ко дну,
Соскучившись по милом иле,
То, как соломинка, минуя глубину,
Наверх всплывает без усилий.
Осип Мандельштам. 1910
Грядет Хаос, о сердце мое, что Старый мир поглотит.
Что делать? Искать помощи у него — исконного того,
что прячется в глубинах подсознания.
Вот такой получился «флореальный декор Ар Нуво»…
Что за жизнь за прекрасными стенами протекала? Неповторимая, как и предназначенный для нее особняк. Для Модерна характерно: заказчики и архитекторы на равных творят свой собственный, сугубо индивидуальный мир. Без подобного союза Архитектура не возникает, не оживает.
Заказчица — прима-балерина Императорского Мариинского театра Матильда Феликсовна Кшесинская — рассказывает… «Мысль построить себе более удобный и обширный дом возникла у меня после рождения сына… Из многих предложенных мне мест для постройки мой окончательный выбор остановился на участке на углу Каменноостровского проспекта и Большой Дворянской улицы, застроенном целым рядом маленьких деревянных домиков. Место мне понравилось. Оно находилось в лучшей части города, далеко от всяких фабрик и по своему размеру позволяло построить большой светлый дом и иметь при нем хороший сад. План я заказала известному в Петербурге архитектору Александру Ивановичу фон Гогену и ему же поручила постройку. Перед составлением плана мы вместе с ним обсуждали расположение комнат в соответствии с моими желаниями и условиями моей жизни».
«Дом вышел очень удачным, архитектор выполнил блестяще все мои желания».
В 1907 году на конкурсе лучших фасадов Городская управа присудила автору особняка Кшесинской серебряную медаль. «Все, кто едут и идут от Невы по направлению к Каменноостровскому проспекту, любуются изящным фасадом особняка, занявшего один из самых живописных уголков столицы», — сообщали газеты.
Особняк получил двойственное назначение: дом для проживания семьи в условиях, максимально-приближенных к ее требованиям, и популярный в Петербурге светский салон… В особняке Кшесинской проходили балы и торжественные приемы, на которых присутствовали представители императорской фамилии и артистической элиты Петербурга.Великие князья Андрей Владимирович, Глеб и Борис Владимировичи, Сергей Михайлович, Сергей Дягилев, Вацлав Нижинский, Федор Шаляпин, Леонид Собинов, Тамара Карсавина, Анна Павлова — все они были друзьми Матильды Кшесинской. Великий князь Андрей Владимирович стал ее супругом и отцом сына Владимира. Их роман был одним из самых романтичных в предреволюционном Петербурге…
Из полутемной залы, вдруг,
Ты выскользнула в легкой шали —
Мы никому не помешали,
Мы не будили спящих слуг…
Осип Мандельштам. 1908
И еще… При доме были специальные помещения для экипажа и автомобилей, коровник для коровы, кроме того, при доме жила свинья, а в доме — маленькая козочка и любимый фоксик балерины. В своих воспоминаниях Кшесинская писала, что во дворе дома часто «можно было увидеть гуляющих вместе козочку, свинью и фоксика».
Счастливая жизнь в особняке закончилась в начале 1917 года, когда в Петербурге стало неспокойно, на улицах появились военные, часто стреляли. Страх за жизнь сына заставили Кшесинскую покинуть свое уютное и уже привычное жилище. Судьба распорядилась так, что больше она уже никогда не вернулась сюда.
Лишь на мгновение они смогли оживить свое время,
что, перестав застывать, быстро истекло…
Интерьеры особняка меня пугают. Они застужены утраченностью жизни живой. Даже охранные круги солнцепоклонников в Зимнем саду наступления Лета не обещают. Они о вечном холоде поют. Непроходимом, непреодолимом, насильственно грянувшем по воле тех, кто служит Тьме…
Ветви листьев лавра или дуба, на стойках лестничных ограждений распятые, засыхают. Засохли? Или оживут?
Интерьеры Матильда Феликсовна заказывала, как ее собственный вкус велит. Так репетиционный зал и для домашних выступлений ей захотелось иметь в Ампире — уже всеми отрицаемом ордерном стиле. Захотела — и получила, но не фон Гоген, другой архитектор автором зала стал.
Только в люстры Репетиционного зала привнесены элементы, рожденные не строгим стилем, а свободным воображением. Лебеди, что в Гиперборею должны лететь, в ампирном зале кричат, из цепей вырваться стараются, плачут лебедиными голосами — беду предвещают.
Кто автор подобного декора — не знаю…
Особняк — шедевр Серебряного века, ибо в нем запечатлены самые глубинные переживания последних лет царской России.
Такое обилие в орнаменте запечатленных ассоциаций… Дымоходы над крышами превращаются в подиумы для священных курильниц. Надышавшись исходящими из них истечениями земными, Сивиллы в Дельфах начинали пророчествовать. Эти курильницы установлены на прекрасном кладбище несбывшихся надежд, столь же прекрасных…
Разглядываю металлический накладной декор на ограде особняка, что закрывает его со стороны Большой Дворянской улицы… В декоре есть ответ какой-то иной… Какой?
Опять эти дубовые листья, что не Славу поют, а согласно древнейшим северным поверьям спасают «от волн опасности и напряжения», когда чувства твердят свое: грядут ужасные года… Грядут? Уже пришли? Уже…
Скудный луч холодной мерою
Сеет свет в сыром лесу.
Я печаль, как птицу серую,
В сердце медленно несу.
Что мне делать с птицей раненой?
Твердь умолкла, умерла.
С колокольни отуманенной
Кто-то снял колокола.
И стоит осиротелая
И немая вышина,
Как пустая башня белая,
Где туман и тишина…
Утро, нежностью бездонное,
Полуявь и полусон —
Забытье неутоленное —
Дум туманный перезвон…
Осип Мандельштам. 1911
Нет-нет, не мог быть зодчий, построивший в России необозримое число зданий, слабым человеком. Повторяю…
Он был титаном, и не единственным, что в силе своей представляли опасность для Времени, которое непреодолимо неслось в Бездну, обещавшую коренное преображение Мира.
Значит, предчувствуя Предстоящее,
он сам распорядился с собственной судьбой?
Как тему музыкальную повторяю уже высказанную мысль…
Гоген в своих произведениях пытался оживить
застывшие в предшествующей архитектуре мгновения
и заставить их течь, как Правда, Добро, Красота велят…
Это была непомерная для человеческих сил задача.
А потому, Вечность забрала зодчего к себе, с его согласия,
оставив оживающий в зданиях серебряный перезвон,
звучащей непостижимо-притягательной тайной…
Приглядитесь к «Серебряной ветви» из лавровых листьев.
Ленты свиваются под углами, опущенными вниз
так печально… То — траурные ленты со своей темой…
МОДЕРН, ЗАПЕЧАТЛЕВШИЙ СУТЬ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
В ИСТОРИИ ПЕТЕРБУРГА, РОССИИ, МИРА,
ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ ПРЕКРАСНОЕ КЛАДБИЩЕ
НЕСБЫТОЧНЫХ НАДЕЖД СТОЛЬ ЖЕ ПРЕКРАСНЫХ…
Так вот она — настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!
Осип Мандельштам. 1912
Александр Иванович фон Гоген был в Порт-Артуре. Для этого города он создал Собор в русском национальном стиле, пополнивший его «воинскую линию» в Модерне, что в Петербурге представлена зданием Офицерского собрания армии и флота (ныне Дом Офицеров) и музея А.В. Суворова.
Русский модерн в национальном стиле мало что отразил, ничего не изменил, ибо люди и Время не склонны к размышлениям:
в пору Серебряного века они равно мчались в Бездну…
Сквозь сети — сумерки густые —
Не видно солнца, и земля плывет.
Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Земля плывет. Мужайтесь, мужи.
Как плугом, океан деля,
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля.
Осип Мандельштам. Май 1918
В 1957 году по инициативе Музея политической истории, расположившегося в особняке Кшесинской, его соединили новым корпусом с особняком Бранта и произведение Мельцера перестало восприниматься, как нечто особое в сравнении с произведением Гогена.
Это не верно: произведения по своим художественным особенностям принадлежат к различным временам. Гоген начал проектировать свой особняк в 1904 году.
Мельцер — в 1909. Скажете, пять лет — не срок?! Ошибаетесь, весь Модерн за десять лет успел возникнуть и исчезнуть, оставив на память о себе множество интерпретаций
чего-то общего, единого и, одновременно, различного.
Особняк Гогена — шедевр, потому что в его архитектуре воплощен образ Серебряного века во всей полноте свойственных ему упований, отчаяний и надежд.
Особняк Мельцера — уход от проблем Серебряного века
в сферу чистого искусства — этакого эстетического «пуризма». Современники подобный вариант Модерна называли «гигиеническим». Разглядываем…
Здание облицовано белыми мраморными плитами. Со стороны узкого двора — светлым лицевым кирпичем. Разница введена из-за того, что «мелкий кирпичик дает нежелательную пестроту, лишающую стену монументальности».
По объемной композиции здание асимметрично, но не это — главное. Во многом ощутимо воспоминание о Классике. Например, в круглом выступе, завершающем основной объем, использован ордер в свободной рисовке и классические балясины.
Литой чугунный горельеф украшает
беломраморные стены особняка
лесопромышленника Бранта.
По античной мифологии морское чудовище убивает Персей.
У него не было таких крыльев… Ну и что, главное в том, что
горельеф победе посвящен. В пору Серебряного века?
Серебряный век тут тоже ни при чем.
Дело — в различном отношении к грядущей катастрофе,
о которой сознание способно забыть,
о которой сознание никогда не забывает.
Плоскости глухой высокой ограды особняка Бранта украшены горельефами. Симметричными: с двумя гирляндами и букетами плодов, с двумя лавровыми венками, двумя розетками и картушем в центре, увенчанным ликом Цереры — богини плодородия. Все части горельефа жизнеутверждающими силами напряжены. Где беды, мрачные ощущения и предчувствия? Если и были, то очень давно и вряд ли это было правдой…
Особняк Бранта спрятан в глубине участка. Лишь один высокий, прямоугольный выступ с проездной аркой вынесен на красную линию Большой Дворянской улицы. Декор настораживает: это — не простой въезд, это — декларация художественных установок, которых придерживается автор особняка — архитектор Роман Мельцер...
На аттике (над проездной аркой) размещено фаянсовое панно, сюжет которого посвящен богине Венере.
Проездная арка — в обводе изысканнейшего растительного орнамента, что, превращаясь в металлические кронштейны, поддерживают висящий в центре арки фонарь. Томно свисающие с подвесок гирлянды возражают против конструктивно-функционального истолкования назначения орнаментального декора. Это — театральный занавес, ниспадающий вниз…
Чтобы никого не огорчить, скажу шепотом: это — створки проездных ворот. Открываясь, они пропускают машины, если водители не заглядятся на орнамент, в котором есть что рассмотреть. Такая графика! Меандры, розетки, вертикальные ряды колец, зажатые в границах прямоугольного поля спирали, что оборачиваются относительно внутренней оси симметрии. Спирали хотят развернуться. Абрис поля не позволяет: их задача нести овоид из венка и декоративный щит. Завершает створки… павлин, в напряженных линиях оживающий! Нет, жар-птица! В общем створкам этим честнее всего в Тот мир вести, где нет машин, а для пешеходов и и на улицах разостланы ковры…
Не могу не вспомнить стихотворение Валерия Брюсова, к счастью, не Петербургу посвященное: «Я знал тебя, Москва, еще невзрачно-скромной»…
Когда еще был жив тот «город», где героев
Островский выбирал: мир скученных домов,
Промозглых, сумрачных, сырых, — какой-то Ноев
Ковчег, вмещающий все образы скотов.
Но изменилось всё! Ты стала, в буйстве злобы,
Всё сокрушать, спеша очиститься от скверн,
На месте флигельков восстали небоскребы,
И всюду запестрел бесстыдный стиль — модерн…
В Петербурге тоже много чего происходит. Например, на Большой Дворянской улице лесопромышленник Брант построил для себя дворец, на который архитектор, исполнявший его эстетические капризы, набросил белую «тогу», подобную тем, какие носили архонты в Древней Элладе, и украсил ее «фибулой» (металлической застежкой) драгоценной по художественным качествам своим. И случилось это в мгновение между двумя войнами — Русско-Японской и Первой Мировой.
Многие могли жить, ничего не предчувствуя,
ничему не сочувствуя. Но, слава Богу, не все…
О Русско-Японской войне напоминают в Петербурге кроме памятника «Стерегущему» две гранитные скульптуры «ши-цза» (мифологические львы-лягушки). Их установили в 1907 году на Петровской набережной, три года тому назад одетой в гранит. На постаментах выбили надпись: «Ши-цза из города Гирина в Маньчжурии перевезен в Санкт-Петербург в 1907 году».
Традиционно такие «стражи» ставились в Китае около царских дворцов и на кладбищах. Наши — семейные: один из них — мама (под лапой львёнок), другой — папа. Согласно повериям, они охраняют семейный очаг. На плинтах сообщается, что сделан сей Ши-цза в счастливый день в 1906 году. Львы были подарены приамурскому генерал-губернатору Гродекову.
Он же, в свою очередь, подарил скульптуры столичному граду Российской империи Петербургу, оплатив и перевозку, и установку на новой набережной. Условие было лишь одно: сделать надпись на постаменте — «Дар генерала от инфантерии Н. И. Гродекова». Обещание сдержали.
Может быть, кто-то не помнит, при чем тут Маньчжурия? Война между Россией и Японией велась за контроль над Маньчжурией и Кореей. Российская армия и флот терпели поражение за поражением. Привожу рассказ о произошедшем однажды на полях военных действий…
В феврале 1905 года Мокшанский пехотный полк в тяжелейших боях между Мукденом и Ляояном попал в японское окружение. Был убит командир полка. И когда силы оборонявшихся были на исходе и заканчивались боеприпасы, в тылу полка вдруг заиграл духовой оркестр, возглавляемый капельмейстером Ильёй Алексеевичем Шатровым, придавая русским воинам силы. Полк сумел прорвать кольцо окружения. Из всего полка вышли живыми только 7 музыкантов оркестра, награжденных впоследствии Георгиевскими крестами, почетными серебряными трубами. Капельмейстер И. А. Шатров «за разновременные отличия против японцев» был отмечен орденом Станислава третьей степени «с мечами». Что исполнял оркестр? Вальс «На сопках Маньчжурии», ставший русской национальной песней…
Слова вальса вряд ли кто помнит целиком, мелодию, верю, знают все россияне и не только моего возраста. Если я не права, пойдите на Петровскую набережную к спуску с двумя священными чудищами из Маньчжурии. Они споют: такие добрые существа не могут не разделить человеческого горя вне зависимости, какая сторона его терпела…
Спит Гаолян,
Сопки покрыты мглой…
На сопках Маньчжурии воины спят,
И русских не слышно слез…
Страшно вокруг,
Лишь ветер на сопках рыдает
Порой из-за туч выплывает луна,
Могилы солдат освещает.
Белеют кресты
Далеких героев прекрасных.
И прошлого тени кружатся вокруг,
Твердят нам о жертвах напрасных.
Средь будничной тьмы,
Житейской обыденной прозы,
Забыть до сих пор мы не можем войны,
И льются горючие слезы.
Героев тела
Давно уж в могилах истлели,
А мы им последний не отдали долг
И вечную память не спели.
Так спите ж сыны,
Вы погибли за Русь, за Отчизну.
Но верьте, еще мы за вас отомстим
И справим кровавую тризну.
Плачет, плачет мать родная
Плачет молодая жена,
Плачет вся Русь, как один человек
Злой рок и судьбу кляня…
Вот в какие годы существовал «бесстыдный стиль модерн», пытаясь найти выход из положения,
в котором выхода не было — одни тупики.
Несколько раньше (на три года) оборвалась жизнь Николая Ивановича. Официальная версия такова… Активная деятельность сказалась на здоровье зодчего. 6 марта 1914 года тяжело болевший Александр Иванович фон Гоген застрелился в своей квартире (Невский пр., 136). Архитектора похоронили на Смоленском кладбище.
Когда удар с ударами встречается
И надо мною роковой,
Неутомимый маятник качается
И хочет быть моей судьбой,
Торопится, и грубо остановится,
И упадет веретено —
И невозможно встретиться, условиться,
И уклониться не дано.
Узоры острые переплетаются,
И все быстрее и быстрей,
Отравленные дротики взвиваются
В руках отважных дикарей…
Осип Мандельштам. 1910
Если попытаться представить все здания, построенные в Петербурге Александром Ивановичем, они перейдут за обозримое число. Он был титаном, и не единственным, что в силе своей представляли опасность для Времени, которое непреодолимо неслось в Бездну, обещавшую коренное преображение Мира.
А. И. фон Гоген в своих произведениях пытался оживить
застывшие в предшествующей архитектуре мгновения
и заставить их течь, как Правда, Добро, Красота велят…
Это была непомерная для человеческих сил задача.
Вечность забрала его к себе, оставив
оживающий в зданиях Модерна серебряный перезвон…
Архитектура рассказывает о чувствах своих современников даже больше, чем другие виды искусства. Только говорит она на своем — жреческом — языке, мало кому понятном. Особняк, преодолевая собственную статичность и симметрию, защищает прекрасную жизнь, для которой он предназначен. Архитектор хочет придать силу тому, что есть сейчас и здесь, чтобы смогло оно противостоять грядущему крушению… Утопичная, несбыточная надежда, мечта? Не мучайте душу Модерна…
Серебряная ветвь, тянущаяся вдоль окон, гирлянды и венки — не подношение известной балерине. То — друидские символы, согласно которым люди, чтобы получить поддержку Высших сил, должны знать о своем сродстве со Священным древом.
Подлинным архитекторам — Мироустроителям — ведомо знание, скажем так — генетическое. Три круга в движении — вечное горение неугасающих стремлений к Свету. Это так, но реалий не преодолеть: и плывет над Петербургом Серебряного века издаваемый Модерном тоже серебряный Траурный перезвон.
В других городах и странах Модерн другой? Каждое здание другое, потому что игры воображение неповторимы, а то, что рождает подсознание, неизъяснимо…