После смерти есть жизнь, уже потому, что однажды найденный образ непостижимой глубины в сознании художников остается, которые к нему возвращаются, что-то к его пониманию добавляют уже от собственного времени. Значит, через образы продолжается Посмертное бытие героев древнегреческих мифов. Вряд ли когда-нибудь люди оставят в покое Медузу горгону. А может быть, то злой Рок не может натешиться …
Как прекрасна Греция, Господи!
Как прекрасна, Господи, Земля!
И у каждого места на Свете белом — своя красота.
На Свете белом древнегреческая мифология жива.
Она — одна из сил, которые связывают Землю в целое.
Можно и так сказать: Земля в одно целое связана
Воображением, Фантазией, Восхищением тем,
чего в реальности не было никогда…
Римская фреска, здесь показанная, замечательна по рисунку и совершенна по исполнению. По композици, на мой взгляд, слишком переуплотнена: включает лиц, в мифе не задействованных. Причина отступлений лежит на поверхности…
Точность воспроизведения мифа уже не важна.
Реальность мифа ушла в древне-греческое прошлое.
Там и тогда каждый по-настоящему и боролся, и страдал.
Здесь и сейчас участники действия — декоративный стаффаж,
развлекающий, услаждающий эстетический вкус патрициев.
И однако, есть в трактовке сюжета нечто, весьма интересное: Персей и Медуза смотрят друг другу прямо в глаза.
Выделяю необходимый фрагмент…
Убедитесь: Персей смотрит Медузе прямо в глаза. Что это — герой об указаниях Афины не помнит? Он на вселенской сцене — великий актер?
Медуза ладонью защищает не себя от меча, а того, кто должен ее убить, защищает от собственного взгляда?
Все перепуталось… И непонятно, кому трубит крылатая Ника славу: Медузе, о себе не думающей, или Персею, поднявшему руку «на знакомую с горем» женщину, по-моему, преклонных лет.
Появляется необходимость поднять историю и представить теорию ПРЯМОГО ВЗГЛЯДА — ДРУГ ДРУГУ В ГЛАЗА…
при входе в дом. Национальный археологический музей, Мадрид
Тайну ПРЯМОГО ВЗГЛЯДА раскрывают римские напольные мозаики с горгонейонами. Известно, древние римляне приписывали чужому прямому взгляду магическую недобрую силу (invidia). Он так и назывался — «ВЗГЛЯД МЕДУЗЫ«: завораживающий, повергающий в оцепенение — окаменение.
Завороженность означает следующее: тот, кто видит, как на него смотрят в упор, не может отвести взгляда. Во встрече двух пристальных взглядов — и в мире людей, и в мире животных — таится «ЦЕПЕНЯЩАЯ СМЕРТЬ». Еврипид уточняет: «Эта Горгона — порождение ночи с ее цепенящим взглядом и стоглавыми змеями на голове».
Следуя подобным представлениям, римляне размещали горгонейон на полу при входе в свой дом. Они искренне верили, «цепенящий взгляд» Горгоны не пропустит в дом чужого — не знающего, что за встреча его ждет за порогом. Свой пройдет, потому что знает, где и когда нужно избегать «взгляда Медузы».
Подсказывает, как вести себя в подобной ситуации, Страх.
Тот, кому удалось спрятать в мешок голову с убийственным взглядом, получил у римлян священное звание «Повелителя страха». Позднее постоянно будем получать информацию, кем в действительности стал герой. Сейчас из узнанного запоминаем главное…
Прямой взгляд — «взгляд Медузы»:
тот, в котором таится «цепенящая смерть».
Проверить утверждение римлян хотите?
Уставьтесь на врага и не отводите взгляда, пока…
античном городе-колонии Гадрумет (Тунис). 150-200 годы н.э.
В центре радиально-кольцевой мозаичной композиции — голова Медузы горгоны. То — впечатляющий пример освоенной еще в древности оптической иллюзии: если смотреть на маску в центре, возникает эффект затягивания внутрь композиции. Затягивания не избежать — старайся, не старайся! Понимание предстоящего отступает. Испуг и ужас бездействуют. Летишь туда, куда тебя зовет неведомая сила…
Маска Горгоны — это маска самой Зачарованности:
это маска, заставляющая окаменеть добычу перед хищником; это маска, что неодолимо влечет воина к смерти; это маска, превращающая в камень живого человека…
Это — «маска смерти» с вечно открытым взглядом трупа,
что неподвижен! Взглядов никто не отведет,
потому что… Медузы нет — она убита,
и смотрящего на нее тоже сейчас не будет.
Все должное свершится, и все перейдут в вечность.
Если существует «маска смерти», должен быть и тот, кто ее носит (использует по назначению, переносит). Все есть, все — на своем месте. «Phersu», в переводе с этрусского, означает «носитель маски смерти». Этрусское слово «Phersu» стало греческим именем — Персей. Есть тому свидетельство:имя Phersu обнаружено рядом с маской в так называемой гробнице Авгуров в Тарквиниях, которую датируют 530 годом до н. э. То же имя написано рядом с kunee — шапкой из волчьей кожи, которую надел при опасности Персей.
«Дурной глаз» и «Глаз смерти» — общие корни представления об «одноглазом стрельце». Воин натягивает лук, прищуривает один глаз, широко раскрывает другой и впивается взглядом в лицо того, кому несет смерть. Все — встреча состоится и непременно, но не в этом мире!
При всем при том, подобное изображение часто встречается на медальонах, которые носили на груди греческие и римские солдаты. Горгона защищала тех, кто носит горгонейон, от дурного глаза, обещающего смерть.
У Медузы красивое лико с лебедиными крылышками и золотыми волосами, из которых выползают змеи. Может быть, то — патрицианка в карнавальном парике? Глаза не смотрят прямо — в упор, а воздеты вверх. Взгляд не озлоблен и напряжен, а мечтателен…
В древних культурах много запретов наложено на направление взгляда. Нельзя смотреть назад: утратишь что-то дорогое, любимое, родное, что за тобой доверчиво идет, — миф об Орфее и Эвридике. Нельзя смотреть прямо: вдруг наткнешься на враждебный, проклятье несущий взгляд — миф о Медузе горгоне. Женщины в ответ на прямой взгляд, оскорбляющий их достоинство, должны опускать глаза долу. Вообще, женщинам должен быть свойственен уклончивый, испуганный, стыдливый взгляд. Правда, здесь изображена патрицианка — дама знатная весьма…
Боже мой, какая патрицианка?! Это же — Медуза горгона, очаровывающая красотой, чтобы бдительности лишить. Сейчас она приопустит взгляд и прекрасное лико превратится
в «маску смерти», вызывающую Испуг, Панику, ощущение «Преследования, что леденит сердце». Что последует за этим дальше, устала повторять. А всего лишь взгляд…
В «Илиаде» голова Горгоны — это лик воинственной ярости (menos), несущий гибель врагу. В Спарте Ликург приказывал юношам носить длинные волосы, дабы казаться мощными и «более устрашающими». Молодые воины-лакедемоняне отпускали длинные волосы и, умастив их маслом, разделяли на две пряди, чтобы выглядеть «еще ужаснее».
В «Одиссее», когда Улисс спускается в ад, толпа мертвых издает вопль. Улисс признается: «Безумный страх, что Персефона пошлет мне чудовище с цепенящим взглядом Горгоны, овладел мною». Тотчас Улисс отвел глаза в сторону и бросился назад — защитил себя, а не струсил.
Чтобы остаться в живых, Персей не смотрел прямо.
Все, происходящее с ним, стало отражением в зеркале. Это — не жизнь, а лишь видимость ее…
Палач стал жертвой. Жертва стала палачом.
Химерическое оборачивание свершилось и здесь.
«Нептун, управляющий морскими лошадьми». III век нашей эры
Без мозаики невозможно представить себе древнеримское искусство. Композиции мозаичных полов из цветных камней, смальты, стекла, керамики встречаются на всей территории Древнего Рима. Старейшие мозаичные образцы римской укладки, найденные при археологических раскопках, относятся к IV веку до н.э. В период расцвета Римской империи мозаика стала самым распространенным способом декора интерьера дворцов, терм, частных атриумов.
Сюжеты римских мозаик безграничны. Они варьируются от сравнительно простых орнаментов до многофигурных художественных картин со сложной пространственной композицией. Венки из виноградных листьев и сцены охоты с подробными изображениями животных, мифологические персонажи и героические походы, любовные истории и жанровые сцены из обыденной жизни, морские путешествия и военные сражения, театральные маски и танцевальные па. Выбор сюжета для конкретной мозаики определялся заказчиком (иногда мозаика запечатлевала даже портрет хозяина дома) или назначением здания.
В отличие от византийских мозаик, которые начнут собираться позже, римская мозаика более обыденна и вместе с тем нарядно-декоративна, празднична, производит впечатление роскоши, богатства. Прекрасные полы с красивыми мозаичными рисунками и сейчас смотрятся ничуть не менее интересно и привлекательно, чем пару тысяч лет назад.
Арх. А. И. Штакеншнейдер. 1852. На полу — копия римской мозаики
Римская мозаика найдена в 1782 году при раскопках терм города Отриколи близ Рима. Ныне она находится во дворце Ватикана. Копия (меньше оригинала в два раза) выполнена в Риме под руководством известного итальянского мозаичиста М. Барбери его русскими учениками — В. Е. Раевым, Е. Г. Солнцевым, И. С. Шаповаловым, С. Ф. Федоровым — при участии итальянских мастеров в течение 1847-1851 годов.
Помещен в Эрмитаже, в Павильонном зале в 1852 году
Композиция — радиально кольцевая. В центре — круг с маской Медузы. Два восьмигранника сопряжены радиусами в целое. Жесткость сетки из меандров создает уже показанный оптический эффект — затягивания в центр : туда, где размещен горгонейон.
В процессе работы композиция напольной мозаики была дополнена красочным венком — гирляндой из цветов, плодов и злаков, разделяющей пояса со сценами из мифологии.
Во внутреннем поясе изображены сцены из кентавромахии — битвы между лапифами (мифическими обитателями горной Фессалии) и кентаврами (полулюдьми-полулошадьми).
В наружном поясе показаны сцены с фантастическими существами из подводного мира — гиппокампами, тритонами, нереидами и другими.
Уменьшенное повторение этой мозаики (меньше оригинала в четыре раза) исполнено теми же мастерами для круглой столешницы, демонстрируемой в том же Павильонном зале Эрмитажа.
Центральный фрагмент с маской Медузы — прекрасной и ужасной
Лико золотоволосой Медузы с лебедиными крылышками прекрасно. Более того — идеально в рисовке своей, совершенно по пропорциям. Согрето человеческим чувством — страданием, что, кажется навечно, застыло в ее огромных глазах, лучше — очах. Маска Медузы ужасна из-за змей, шевелящихся в золотых волосах. Маска Медузы несет в себе какую-то опасность…
В чем она? Застывшее лицо будет вечно прекрасным! Нет, шевелящиеся змеи принадлежат здесь-сейчас текущему времени. Они изгибаются. Они изменяются. Они втягивают в свое движение золотые пряди, что становятся похожими на живых змей и грозят ими стать!
Разрыв между вечностью и мгновением
затягивает вас в свой водоворот,
грозя возвращением пучины, бездны —
начала всех начал! Стра-а-ашно! а-а-а…
Взгляд от центра отведите, на кентавров смотрите. Сейчас их победят олимпийские боги и наступит гармоничный мир, где не будет чудовищ — воцарится навечно Красота…
И прекрасная Медуза будет царицей абсолютного мира,
идеального, неизменного в совершенстве своем?!
Нельзя такого допустить: абсолютная красота
губительна для жизни живой, что требует перемен.
И туда нельзя, и сюда нельзя… что делать?!
Не допуская победы крайностей, жить…
Мозаичный пол. Копия XIX века с античного оригинала.
Фрагмент наружного пояса со сценой из подводного мира
Бог морей Посейдон, приняв подходящее к случаю обличье, со своей супругой — нереидой Амфитритой — по морю катается, счастливой — спокойной — жизнью наслаждается, как простой тритон. Без трезубца и короны его нелегко было бы узнать.
Рядом — опять неожиданное сочетание: быка со змее-рыбьим хвостом. Наверное, для Бога морей Бык более под стать, чем Конь. На интересные размышления наводит сюжет…
Море в древних воззрениях — субстанция Вечности.
Время имеет свой символ — движение волн.
Трезубец получает свое назначение. Он позволяет управлять Временем, распоряжаясь Прошлым (один зуб), Настоящим (центральный зуб) и Будущим (третий зуб).
Скажете, Прошлым нельзя управлять, потому что в нем ничего нельзя менять? Боги эллинов обладают вседозволенностью. Вот поэтому-то, Море превращается в Пучину, Хаос, Бездну.
Счастливую жизнь Богу и его супруге обещают свастики — прямые и обратные, что бесконечной лентою по граням восьмиугольников и радиусам бегут.
Как спокойно море в мерном ритме волн. Странноваты чудища…
Есть гиппокамп -фантастическое сочетание торса коня с змее-рыбьим хвостом. Рядом другое сочетание — хвоста змее-рыбьего с птичьей головой и крыльями.
Первое сочетание понятно: конь — средство передвижения по земной поверхности и водной. На гиппокампах ездили морские божества. В колесницу греческого Бога морей Посейдона гиппокампы впрягались всегда. То были прирученные — одомашненные — существа.
Второе сочетание поражает своей необъяснимостью: птица летает в воздушной стихии, ей морская стихия не нужна. Зачем же такому бессмыссленому, и очень некрасивому, сочетанию состязаться с гиппокампами? А может быть, страшилище занято другим? Оно Посейдону возражает: не хочет приручаться, как когда-то морской конь — гиппокамп?
Птица свою свободу отстоит будет по-прежнему
в небе парить, лишь воздушным струям подчиняясь.
Гиппокамп вырви из рук Бога узду! Не вырывает…
Где вы, гиппокампы? Разделили участь Богов.
