К тому времени, о котором мы ведем речь, прошел уже целый век после того, как в английскую революцию впервые в истории Европы был казнен волей народа английский король. Как можно, ведь Власть даруется самим Богом, к тому же, право Властвовать освящается церковью?
Не нужно путать Россию с Европой. Даже после Петровых преобразований она опиралась на собственные представления о Мироустройстве, принципиально отличные оттого, что думала обо всем об этом ЕвропаХУШ века. Того самого века, что… закончится очередной казнью, теперь уже французского короля.
Итак, Россия, 1730 год. Натроне — Анна I Иоанновна, племянница Великого Петра. Историк Василий Осипович Ключевский пишет: Анна — “русско-прусско-польская игрушка”, волей случая “выбравшаяся на широкий простор безотчетной русской власти”. При ней “немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели крестьян, забрались на все доходные места в управлении”. Императрица “отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием”.
“Герцог и герцогиня курляндские (Бироны)… пользуются таким фавором, что от их сумрачного взгляда или улыбки зависит как счастье, так и бедствие целой империи”, — рассказывает о происходящем леди Рондо, жена английского резидента при дворе Анны Иоанновны.
Все нелестное, что говорится об императрице историками и современниками, подтверждает парадная скульптурная композиция “Анна Иоанновна с арапчонком”, выполненная графом де Растрелли-старшим. Позировавшей ему даме мысль высокая чужда. Судя по рассказам современников об императрице Анне, верен скульптор натуре. Похоже, даже рискует карьерой. А впрочем, и нет, это из временной дали хорошо разглядывать скрытое в художественных произведениях, “лицом к лицу лица не увидать”. Во всяком случае, при Анне, в 1730 году, Растрелли- отец получил звание придворного архитектора и многочисленные заказы, выполняемые с Растрелли-сыном.
Наверное, таки останется тайной, кто из двух Растрелли какую роль играл в совместных постройках. Отец был ведущей силой? Сын сразу же начал задавать тон? Известно иное: у великого архитектора Растрелли не было других учителей, кроме выдающегося скульптора Растрелли, потому что сыновняя архитектура, что отцова скульптура…
В 1730-е годы Растрелли построили в Москве Летний и Зимний Анненгофы, в Петербурге — Летний дворец в Летнем саду, “что за речкой”, и Зимние дворцы на Неве. До наших дней из той поры дошли два Бироновых дворца — в Митаве и Руентале, построенные в конце 30-ых годов. Трудно судить о получившемся по современному состоянию некогда огромных дворцово-парковых комплексов. Однако, создается ощущение, что их автор — уже Растрелли, но еще — не тот, каким он станет при следующей императрице.
И все же, что за дворцы то были? Богато декорированные, вызолоченные, с обилием зеркал, скрывавших реальную жизнь, что течет за стенами, отражающими происходящее лишь в зальных анфиладах. Эти творения придают какой-то особый смысл, а может быть — лишь оттенок, словам Ключевского: “Государство замкнулось во дворцах”…
При Анне I государство не “замкнулось во дворцах”.
Нет, в сравнении с жизнью своих верноподданных
оно стало вести иное, ирреальное, существование.
Как можно? Можно, если не считать людей за людей.
Вспомните, история щедра на такие детали. Бесчисленные карлики и карлицы — для “потехи”. “Инородцы”, включая русский “простой люд”, — для праздничных случаев. Все — в экзотических одеяниях, чтобы скрыть их “гнусность”. Вспомните бесконечные маскарады, где трудно понять, над кем смеяться или, лучше, плакать. Подобные забавы— что подтверждение: и в середине XVIII столетия, что называется веком Просвещения, понятие человеческого достоинства при Русском дворе отсутствует…
Разве что-нибудь подобное существовало при Петровом дворе? При Петре человеческой жизнью не дорожили во имя достижения Великой цели. Это — разные вещи.
В Аннинскую пору в центре “Парадиза на Неве” появилось самое мрачное сооружение Петропавловской крепости — “Секретный дом”, сразу же ставший тюрьмой для всех тех, кого заботит судьба Отечества. Петербургский трагизм, набирающий силу параллельно со светлыми страницами русской истории, не давал горожанам-россиянам даже малой передышки.
Пытошный дом и дыба тоже не бездействовали: разбирались с подозреваемыми в отсутствии верноподданнических чувств. Казни предварял изощренно-театрализованный церемониал, вызывавший такой ужас, который сам по себе, без излишних хлопот по убиению, способен был держать общество в абсолютном послушании. Мрачно-знаменитое “Слово и Дело” при Анне Иоанновне равноценно самым страшным злодеяниям государственной власти против своего народа. Оно мало чем отличается от “опричнины” Иоанна Грозного, рожденной запредельным, дьявольским, сознанием. Тот же страшный абсурд, где виновны все, кто может быть виновен. Различия в деталях маскарада: при Иоанне — собачьи хвосты с метлами; при Анне — мешки с прорезями для глаз и рта, надеваемые на колодников, водимых на цепи для “опознания” неблагонадежных. Суд одинаков: в одночасье — оговорен словом, значит, должен быть наказан делом, то-есть лишен жизни.
Именно по такой схеме разворачивался процесс по “Делу Волынского” — “кабинет-министра” только что созданного императрицей правительственного учреждения. 1740 год на вратах Иоанновского равелина, что страшная мета на челе России. То — год, когда уничтожение лучших из россиян становится государственной акцией.
В этом же 1740 году, 17 октября, умирает Анна, не свершившая за 10 лет своего правления ничего такого, о чем можно было бы вспомнить добрым словом.
Однако, Анна — не исключение. Все преемники Великого Петра — “карлики”, в смысле — “уродцы”. Чем было вызвано или почему оказалось возможным их появление на Российском престоле? Чтобы понять, восстановим всю цепь “правителей”, пытавшихся занять и занимавших Российский трон после смерти первого в нашем Отечестве императора.
Бывшая портомоя Марта Скавронская, вознесенная на вершину общественной иерархии чувством Царя…
“Сердешный друг” Царя — вымышленный князь Меншиков, одержимый, в петербургский период своей жизни, безумной страстью, заставлявшей проверять на самом себе все возможные формы самовозвеличивания…
Внук Царя — Петр, выросший в однозначности глухого неприятия всего “дедова” —- и великого, и малого, и хорошего, и дурного…
Племянница Царя — Анна, одуревшая от никчемности существования в “митавской трущобе”! К тому же, как говорят, — с тяжелым характером, даже в детстве дававшем вспышки злости и жестокости, наводившие на мысль о безумии.
Ее “фаворит” — “бестия курляндец”, не успевший сделать последнего шага, чтобы оказаться на месте, и без того им “обсиженном”…
Младенец несмышленный Иоанн VI Антонович, родившийся 12 августа 1740 года, чтобы 17 октября стать императором. Сначала — под присмотром Бирона: регента на три недели. Потом — под опекой своей матери Анны Леопольдовны: правительницы империи в течение почти целого года. После 25 ноября 1741 года (воцарения Елизаветы Петровны) превратившегося в “Железную маску”, что многие лета скрывала самую мрачную тайну русской истории.
Что получилось? Чувства, страсти, безумие, небытие, как в театре, где исполняется какая-то страшная пьеса с подставными — невсамделишными, персонажами…
Подождите, подобный “театр” начался при Петре!
Петр просвещал Россию учением, смехом и битьем,
в нетерпении сердца устраивая “театр ряженых”.
Тот самый “театр”, что, изгнав ощущение реальности
из сознания людей, не мог не превратиться
в небывалый ранее РАСКОЛ ВНУТРИ ОБЩЕСТВА…
Первые “раскольники” — не согласные с нововведениями патриарха Никона, уходили на Русский Север, чтобы в дали недоступной сохранить в неприкосновенности веру отцов. Если это и был “раскол”, то — временной и очень русский в своей категоричности. Старое разрывало связи с новым, чтобы дождаться “своего часа” — возвращения былого существования в неприкосновенности. В подобном действии — много неправды: новое нежизнеспособно вне связи со старым; старое вне изменений — тоже мертво,
При Петре I число “раскольников” пополнилось: несогласных с его политикой было немало. Тем не менее, раскола внутри общества не произошло. Судя по историческим песням, анекдотам, сказкам, несмотря на крутой нрав и битье, а может быть, именно поэтому, Петр воспринимался народом, в основном, как “свой”: “капитан-бомбардир”, “Отец Отечества” и прочее.
Подобного рода раскол произошел в Послепетровскую пору, когда “Власть имущие” превратились во “Властью пользующихся”, то-есть у самих себя крадущих право и обязанность Властвовать, которые даются служением Великой цели.
Можно предположить, в Послепетровскую пору Российское государство, не преследовавшее Великих целей, перестало быть государством? Тогда возникает вопрос — почему же “остался на плаву российский корабль”?
История рассказывает, при “карликах-преемниках” время правления Петра I начало идеализироваться. Возник и утвердился миф о царе, который непременно сделал бы русский народ счастливым, ежели бы да кабы… В результате “Дело Петрово” превратилось в государственнообразующую силу, то-есть сводящую в целое огромный по численности народ, организующую и направляющую его думы.
В подобных условиях Российский престол мог занять кто-угодно и делать все, что ему угодно, например, “замкнуться во дворцах” в театрализованно-абсурдной, по сути — ирреальной, жизни…
В Послепетровскую пору в России произошел
небывалый общественный раскол — ВНУТРИ ВЛАСТИ,
разделившейся на РЕАЛЬНУЮ и ИРРЕАЛЬНУЮ…
РЕАЛЬНАЯ — созидательная власть принадлежала
идее, мечте, связанной с верой в царя Петра.
ИРРЕАЛЬНАЯ — не способная изменить историю России,
принадлежала “престолонаследникам”,
занимавшимся “престоловерчением”,
очень опасным для их зло-счастных современников.
Нужны подтверждения? Пожалуйста, двойственность Послепетровской архитектуры может о многом рассказать…
ИРРЕАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ тешила свои иллюзии золото-дворцовой архитектурой Растрелли, уже вступившего на путь зрелищных мистификаций, но еще не воодушевленного чувствами и идеями, что питают подлинное творчество.
РЕАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ являла себя в другом: производственной, гражданской, церковной архитектуре. Создавали эту другую архитектуру “петровы пенсионеры”. Имена многих из них достаточно известны: Тимофей Усов, Иван Коробов, Иван Мордвинов, Андрей Квасов, Петр Еропкин… По возвращении на родину все они получали звания “архитектурии гезелей” (помощников). Затем, по мере накопления практического опыта, им присваивались высокими комиссиями звания архитекторов в различных чинах.
Иван Кузьмич Коробов (1700-1747) был послан для обучения в Голландию самим Петром. Царь требовал от него “выучиться маниру Голландской архитектуры, а особенно фундаментам, которые нужны здесь, ибо равную ситуацию имеют для низости стен, к тому ж огородам (садам) препорция, как их размерять и украшать, как лесом, так и всякими фигурами , чего нигде в свете столько хорошо делать не умеют, как в Голландии…”
По возвращении Иван Кузьмич стал главным архитектором Адмиралтейств-коллегии, придавшим Петровой крепости-верфи новый , уже художественный, вид.
Помните, в 1718 году, с учреждением Адмиралтейств-коллегии, здание крепости-верфи надстроили на этаж, а также изменили башню, водрузив над ней железный шпиль с корабликом.
Коробов перестраивал Адмиралтейство с 1728 по 1734 год: и поиски, и затраты были велики. Результат — простая и цельная композиция, повторяющая старую, но — в новой художественной прорисовке. Открытый в сторону Невы двор, образованный параллельным берегу длинным корпусом и двумя короткими боковыми флигелями, подступающими к самой воде. На оси двора, в центре длинного корпуса— высокая башня со шпилем. В башне — все торжество нового, но, уже не отрицающего старого, а неотрывного от него.
Вглядитесь в рисунок. Башня состоит из трех ярусов, увенчанных завершием, подобным Петропавловской колокольне: два граненных куполка со сквозным барабаном и высокий золоченный шпиль, несущий корону и трехмачтовый кораблик, вырезанный из меди. Высота башни в 72,5 метра и внешнее сходство достаточны, чтобы начать “переговариваться” двум главным Петербургским доминантам — Петропавловской колокольне и “Адмиралтейскому лучу” или “игле”.
Яруса Коробовской башни отличны отТрезиниевской колокольни: в них, несмотря на трехступенчатость, меньше устремленности вверх, больше сдержанной основательности. Жизнеутверждающий оптимизм неизбывен. Это в Аннинскую-то пору?
Вглядитесь в рисунок и увидите все сами. Нижний ярус башни — двухэтажный объем с въездной аркой по центру ризалита, с тремя рустованными лопатками справа и слева от арки. Второй и третий яруса башни — парадные: с шестью, потом четырьмя ордерными пилястрами, с фигурными оконными проемами, балюстрадой. В сравнении с рисовкой Петропавловской колокольни хорошо видно: здесь прорыв вертикалей вверх сдержан — подчинен трехступенчатости восхождения. Почему?
Город стал старше годами,
его архитекторы стали мудрее сердцем:
они еще верят в Петровы Идеалы,
но уже видят всю сложность их достижения.
Ярус, еще ярус и еще — туда, где светится “луч”,
пронизывающий ныне мрачное петербургское небо.
“Луч” утверждает: русские без веры — не русские.
Из не покидавших Россию петербургских зодчих наиболее знаменитым стал Михаил Земцов (1688-1743). Был он учеником Доменико Трезини и Николо Микетти. Самостоятельную практику Земцов начал еще при Петре — в 1723 году. Ему сразу же стали поручать работы, незаконченные по тем или иным причинам генерал-архитекторами Северной столицы и не только ими. Михаил Григорьевич достраивал: Летний сад — после смерти Леблона; Стрельну и Петергоф — после отъезда Микетти; дворцы Петра, Исаакиевскую церковь и Кунсткамеру— после смерти Маттарнови, Двенадцать коллегий — после Трезини…
К числу авторских работ Михаила Григорьевича относится ныне существующая на берегу Фонтанки церковь Симеона и Анны. Решение строить каменную церковь на месте обветшавшей деревянной возникло в 1728 году. Приход был бедным и дело затянулось, пока церковь не понадобилась для Семеновского полка, расквартированного неподазеку на этой же Московской стороне. В январе 1734 года состоялась церемония торжественного освящения нового петербургского храма, которой руководил сам архиепископ Феофан Прокопович.
Он не прост — этот храм. Вглядываемся и рисуем умозрительно ось, идущую с запада на восток. Затем нанизываем на ось ряд объемов. Первый объем — одноэтажная трапезная, над входом в которую возвышается небольшая, но очень стройная колокольня. В центре — главный, самый крупный объем “восьмерика на четверике”, перекрытый куполом с фонариком и крестом. Завершает движение частей по оси пристройка с апсидой, ориентированной, как положено, на восток. Результат — строгое соблюдение линейной последовательности, превращающее церковь в “корабль”, как это свойственно традиционным трехчастным схемам московских, новгородских храмов.
Линейность построения церкви Симеона и Анны, при ее разнообъемности, придает храму чисто русскую живописность — изысканную по силуэту и, одновременно, простую.
Человеческий масштаб связывает воедино Небо — Землю, Бога и людей в привычном для архитектуры Петровского времени сочетании
Декор церкви — без “петушьих гребней”. Декор и снаружи, и внутри — ордерный, как положено для разговора на понятном Европе языке. Ордер наделяет храм “светским духом” и опять вспоминаются они — знаменитые “Петровы ассамблеи”.
В Петербурге подобный “корабль” — не единственный. Такова же Пантелеймоновская церковь неподалеку. Мемориальная доска, установленная на фасаде здания, сообщает: “Сей храм воздвигнут в царствование императора Петра Великого в 1721 году в благодарение Богу за дарованные нам морские победы над шведами в день Святого Великомученика Пантелеймона 27 июля при Гангуте в 1714 году и при Гренгаме в 1720”.
Если быть точным, нельзя не отметить: до наших дней дошел другой храм. Его возвели на месте первоначальной церкви в 1735 — 1739 годах одновременно с перестройкой в камне корпусов Партикулярной верфи, что обеспечивала жителей города небольшими парусными и гребными судами. Автор верфи и церкви, предположительно, уже известный нам Иван Кузьмич Коробов.
Коробовская церковь — “родственница” Земцовской и по внутреннему принципу, и по внешнему виду. В плане — тот же “корабль”. В игре объемов — та же живописность. Декор — из Петровской поры, но, трудно не заметить, близок он и к “петушьим гребням” на красной стене. Сохраняет церковь и содержательную связь с морем и флотом и, похоже, не только из-за принадлежности к Партикулярной верфи.
Из Аннинской поры пришел и каменный собор Сампсония— странноприимца на Выборгской стороне, сменивший деревянную церковь, срубленную по указу Петра в 1710 году в честь победы под Полтавой. Возводили новый собор с 1728 по 1740 год. Автор неизвестен. Объемно-планировочное решение необычайно красноречиво (см. слайды). Колокольня — с традиционным русским шатром и луковичной главкой. За ней, на глубинной оси, — трапезная. За трапезной, на той же оси, — пятиглавый собор с открытыми галереями вдоль боковых фасадов или “гульбищами”.
Из Древней Руси идет все — и построение “кораблем”, и шатер, и луковичные главки, и “гульбища”. В деталях дает себя знать и “Петровское барокко”, и “Аннинское”. Целое — столь многозвучно, но, в сравнении с той архитектурой, что грядет, будто оборвано на высокой ноте. Что-то неожиданное было и исчезло, оставив о себе память в произведениях, не получивших продолжения в Петербургском бытие. Что в них такого, чего не будет в более поздних Петербургских временах?
Церкви сомасштабны человеку…
Петербург обретет совсем иной масштаб…
Церкви имеют живописный силуэт…
Петербург уйдет в более строгую образность…
Церкви поддерживают древнерусскую традицию…
Петербург будет осваивать европейский архитектурный язык. При всем при том, связи нового со старым не оборвутся… Почему? Может быть, потому что их единство, заложенное в Петровом первоначале, получило столь неожиданное подкрепление?
Пришедшие из Петербургского лихолетья церкви
рассказывают о своем времени следующее:
— иностранное засилье мучительно для русской души,
но, без общего языка с Европой тоже не обойтись;
— возврат к старому невозможен для новой России,
как и ее существование вне связи с ним;
— быть или не быть продолжению Петровых деяний
решать россиянам, а не “замкнувшимся во дворцах”.
Да, в пору “карликов-преемников” проходили проверку на прочность деяния “Северного исполина”. Из всех возможных путей особенно опасным было сосредоточение на сейчас текущем мгновении, свойственное правителям, использующим Власть в личных целях. Прочь погоня за Неведомым. Живу только раз, живу лишь сейчас, все — на плаху собственного удовольствия: и честь, и совесть, и сердце, и ум, и души привязанности, и мысли высокие идеалы…
Сосредоточение на сейчас текущем мгновении могло разорвать необходимые для существования государства связи между Прошлым — Настоящим — Будущим. Такой разрыв опасен, ибо в результате его возникает Хаос безысходного “верчения на месте”, что, как всегда и везде, служит предвестником близкой гибели. Но…
Петербургское лихолетье — оказалось “годиной”:
страшным часом, что наступил и минул. Почему?
Потому что в ужасе Всеотрицания государственных устоев
набирала силу Петрова преобразовательная идея…
В наше, все пересматривающее, время может возникнуть подозрение, что и без прозорливости Анны Иоанновны делоне обошлось. Вспомните, как блистательно был разыгран спектакль…
19 января 1726 года избрана членами Верховного тайного совета на русский престол с ограничением власти.
25 февраля восприяла самодержавие.
4 марта уничтожила Верховный тайный совет с его “кондициями”.
28 апреля короновалась в Москве.
10 ноября 1731 года создала трехчленный кабинет министров.
16 ноября 1731 года имела торжественный въезд в Петербург.
Действительно, блестяще, если бы потом воспоследовала реализация преобразовательных идей. А так… Будто история позволила Анне Иоанновне свергнуть врагов Великих нововведений и вернуться в град Петров. Не больше.
Да, не нужно приписывать Анне Первой и Последней мудрость, хитрость или еще что-нибудь. В какую политику играть, не было определено ее личным выбором…
Быть или не быть новой России
решили россияне в первый
и (если бы!) не в последний раз.